Бабайка - Цогто Валерьевич Жигмытов

говорил он, усаживаясь на диван. – Вам не понять, как это приятно. Привет, дружище, – хлопнул он меня по плечу.

– Здравствуй, – сказал я.

Значит, всё-таки есть у него имя.

– Мы слушаем вас, – сказал председатель. Он, пожалуй, был единственный, кто не улыбался.

– Он мне понравился, – заявил мой оранжевый товарищ, принял из рук официантки чашку с кофе и сделал глоточек. – Не жалей сахару, дорогая, – сказал он официантке.

– Сейчас я принесу сахарницу, – сказала та, улыбнувшись смущённо.

– И бисквитов!

– Что еще вы добавите к сказанному вами? – порушил обозначившийся флирт председатель.

– Ничего, – легко сказал оранжевый.

– Как это ничего? – председатель по-моему даже растерялся слегка.

– А что тут можно добавить? – улыбнулся оранжевый. – Он сделает из своего сына хорошего человека, будьте покойны. Я в людях разбираюсь. Вы мне лучше вот что скажите… – теперь он смотрел на бармена.

– Нет-нет-нет, – покачал тот головой, улыбаясь. – Не мной назначено, не мне отменять.

– Но поговорить-то с ними можно?

– Поговорить поговорю.

– Хорошо, – всё так же легко сказал оранжевый. – Я с вашего позволения погуляю. У меня ведь всего-то до вечера времени осталось.

И ушёл.

Допил свой кофе и ушёл.

– Меня батя научил врезать замки, – сказал Тимур. – Взял прямо за шкирку, сунул в руки долото, замок и приставил к двери.

Я молчал. Нечего мне было на это сказать, и Тимур продолжил.

– Я был двенадцатилетний подросток с манией величия. Однажды разорался, хлопнул дверью и убежал из дома. Когда вернулся к вечеру, такой весь мрачный, вид был у меня «ну ладно, так уж и быть, я вас всех простил». А батя молча взял меня за шкварник, инструмент дал и заставил новый замок врезать – взамен того, который я сломал… в порыве эмоций. Я до ночи возился почти. Замок врезал. Из дома больше не убегал.

Тимур помолчал.

– Как-то тупо было убегать, когда в двери, которой ты собираешься хрястнуть, стоит твоими руками вделанный замок.

– Только один день? – спросила Линда. Лю молча кивнул, не отводя от неё глаз.

– И потом я вернусь назад?

Лю снова кивнул.

– И всё забуду? – слеза катилась по её щеке из уголка левого глаза – того, что ближе к сердцу. Лю всё так же молча кивнул, глядя на свою любимую сухими отчаянными глазами.

– Спрашивайте, господин председатель, – сказала Линда, глядя на Лю.

Председатель откашлялся. Было видно, что ему немного неудобно.

– Что вы можете сказать вот об этом человеке?

Линда перевела взгляд на меня.

– Из него бы вышел хороший солдат, – сказала она. – Он будет стоять, где поставили. Он любит своего сына. Мне трудно говорить о нём хорошо. Из-за него я потеряла любимого человека.

– Ясно, – сказал председатель.

– Нет, на самом деле у меня нет к нему претензий. Контракт есть контракт. Просто не повезло.

– Ясно, – снова сказал председатель, помолчав. – Если хотите, вы можете остаться здесь.

– Спасибо, – сказала Линда, – я так и сделаю.

И села рядом с Лю, взяв его руку в свою.

– А ещё однажды мой отец подрался с дядей Жорой, – сказал Тимур. – Дрались в деревне, за картофельным полем. Широко, размашисто так. Потом я узнал, что дядя Жора сказал, что инженеры и учителя – это дерьмо. Отец молча вывел его и навсекал. Тогда мне лет пять было, а когда узнал из-за чего – уже лет пятнадцать. И я решил, что не буду ни учителем, ни инженером.

И всё равно попал в пед.

– Продолжим, – сказал председатель.

И снова на сцене появился Джефф Хёрст.

– Ты? – удивилась черепаха.

– Видите ли, – сказал зелёный констебль, – снова буду говорить я. Джоанна не захотела свидетельствовать. Он разбивает сердца, сказала она, и идёт по осколкам.

– А что скажете вы? – спросил председатель.

– Знаете, я как-то привык примерять всё на себя. Как у нас говорят, чтоб понять овцу – надо влезть в её шкуру. Я рос без отца, и жизнь свою достойно проживаю, но вот если бы у меня был такой отец, как мастер Григорий, то… то это было бы хорошо, – твёрдо закончил он.

– А один раз он на спартакиаде заводской гол забил, – сказал Тимур. – Решающий. Все вообще охренели. Мы с братом маленькие были. Сидели на трибуне и ныли, помню. Отец вообще смешной был, у него уже тогда пузо было, в 30 лет… Он вышел на замену, счёт ноль-ноль, играет его цех с кем-то. Поле большое, все сдохли, бегают вяло, шутят друг над другом, но выиграть хотят. Отец вышел, все давай ржать, мы с братом тоже. А он ка-а-а-ак почешет с мячиком, там ещё один у них был нормально играющий, кричит: дай пас, отец ему вщи-и-их! пас, вратарь и защитник на того кидаются, а тот из-под них хрясь отцу пас обратно, тот побежал, вратаря ещё раз обвёл и закатил в ворота.

Ходил потом такой гордый.

– Я так понимаю, – сказал бармен, – вам, констебль, он пришёлся по нраву.

– Да, – ответил тот.

– Я же говорила, – сказала черепаха.

– Да, ты говорила, – улыбнулся бармен.

– Давайте двигаться дальше, – сказал председатель. – Простое же дело, а мы уже полдня заседаем.

Большой, гибкий синий зверь мягко запрыгнул на стол и лёг рядом с красной черепахой. Та покосилась на него своими немигающими глазами, но ничего не сказала.

– Добр-рый день, – сказал кот.

– Привет, Матроскин, – сказал я и краем глаза заметил, как улыбнулся за своей стойкой бармен.

– Почему Матроскин? – тут же спросил кот. – Теперь-то ты мне скажешь?

– Ты похож на одного кота, которого зовут именно так, – сказал я.

И даже не соврал, по-моему.

– Давайте поближе к делу, – сказал председатель. – Товарищ, э-э-э, Матроскин, что вы можете сказать об этом человеке?

– Мало могу сказать, – сказал кот. – Он спас волка.

– И всё? – спросил председатель. Формально спросил, безо всякого удивления. Просто уточнил.

– Мне этого достаточно, – сказал кот.

– Краткость – сестра таланта, – откликнулся от своего столика оранжевый поэт.

– Кто-нибудь ещё? – спросил председатель, обращаясь ко всем.

– Да пожалуй, хватит, – сказал бармен.

– Пожалуй, хватит, – согласилась черепаха.

Все зашевелились за своими столами

– Голосуем? – спросил председатель.

– Здесь сказано достаточно, чтобы решить вопрос без голосования, – сказал Лю.

– Да, – сказал констебль, – здесь есть кому решить.

– Совершенно с вами согласен, – сказал поэт.

– Мне 14 лет, – начал Макс, – естественно, самое главное желание – быть взрослее. Ну а как? конечно делать то, что делают взрослые.

Машины из этой "взрослой жизни" – самое главное… у меня вообще только один есть знакомый мужского пола, который не проявляет интереса к машинам… угадай кто? – Макс улыбнулся.

– Ну вот… живем