Братья Стругацкие - Геннадий Прашкевич

И вот Кандид произносит генеральный монолог повести, где заключается ее основной смысл:

«Какое мне дело до их прогресса, это не мой прогресс, я и прогрессом-то его называю только потому, что нет другого подходящего слова… Здесь не голова выбирает, здесь выбирает сердце. Закономерности не бывают плохими или хорошими, они вне морали. Но я-то не вне морали! Если бы меня подобрали эти подруги, вылечили и обласкали бы, приняли меня как своего, пожалели бы — что ж, тогда бы я, наверное, легко и естественно стал бы на сторону этого прогресса… А может быть, и нет, может быть, это было бы не легко и не просто, я не могу, когда людей считают животными. Но, может быть, дело в терминологии, и, если бы я учился языку у женщин, всё звучало бы для меня иначе: враги прогресса, зажравшиеся и тупые бездельники… Идеалы… Великие цели… Естественные законы природы… И ради этого уничтожается половина населения? Нет, это не для меня. На любом языке это не для меня. Плевать мне на то, что Колченог[22] — это камешек в жерновах ихнего прогресса. Я сделаю всё, чтобы на этом камешке жернова затормозили. И если мне не удастся добраться до биостанции — а мне, наверное, не удастся, — я сделаю всё, что могу, чтобы эти жернова остановились».

У главного героя лесных глав и имя говорящее — Кандид.

В переводе оно означает — «чистый», «чистосердечный», «искренний», «простодушный», «белый». Обычно его связывают с философской повестью Вольтера «Кандид, или Оптимизм». Там основное действующее лицо носит имя Кандид. Ему присуще оптимистическое мировидение. Однако судьба посылает ему жесточайшие испытание, и под занавес его оптимизм изрядно поколеблен. В финале для оптимистических настроений остается ничтожное пространство, где еще не потеряли смысла надежда и работа.

Стоит привести два отрывка из завершающей части этой вещи Вольтера, поскольку они позволяют лучше понять выбор Кандида у Стругацких:

«По соседству с ними жил очень известный дервиш, который считался лучшим философом в Турции. Они пошли посоветоваться с ним. Панглос[23] сказал так:

— Учитель, мы пришли спросить у вас, для чего создано столь странное животное, как человек?

— А тебе-то что до этого? — сказал дервиш. — Твое ли это дело?

— Но, преподобный отец, — сказал Кандид, — на земле ужасно много зла.

— Ну и что же? — сказал дервиш. — Какое имеет значение, царит на земле зло или добро? Когда султан посылает корабль в Египет, разве он заботится о том, хорошо или худо корабельным крысам?

— Что же нам делать? — спросил Панглос.

— Молчать, — ответил дервиш.

— Я льстил себя надеждой, — сказал Панглос, — что смогу побеседовать с вами о следствиях и причинах, о лучшем из возможных миров, о происхождении зла, о природе души и о предустановленной гармонии.

В ответ на эти слова дервиш захлопнул дверь у них перед носом.

Во время этой беседы распространилась весть, что в Константинополе удавили двух визирей и муфтия и посадили на кол нескольких их друзей. Это событие наделало много шуму на несколько часов. Панглос, Кандид и Мартен, возвращаясь к себе на ферму, увидели почтенного старика, который наслаждался прохладой у порога своей двери под тенью апельсинного дерева. Панглос, который был не только любитель рассуждать, но и человек любопытный, спросил у старца, как звали муфтия, которого удавили.

— Вот уж не знаю, — отвечал тот, — да и, признаться, никогда не знал имен никаких визирей и муфтиев. И о происшествии, о котором вы мне говорите, не имею понятия. Я полагаю, что вообще люди, которые вмешиваются в общественные дела, погибают иной раз самым жалким образом и что они этого заслуживают. Но я-то нисколько не интересуюсь тем, что делается в Константинополе; хватит с меня и того, что я посылаю туда на продажу плоды из сада, который возделываю.

Сказав это, он предложил чужеземцам войти в его дом; две его дочери и два сына поднесли им несколько сортов домашнего шербета, каймак, приправленный лимонной коркой, варенной в сахаре, апельсины, лимоны, ананасы, финики, фисташки, моккский кофе, который не был смешан с плохим кофе из Батавии и с Американских островов. Потом дочери этого доброго мусульманина надушили Кандиду, Панглосу и Мартену бороды.

— Должно быть, у вас обширное и великолепное поместье? — спросил Кандид у турка.

— У меня всего только двадцать арпанов, — отвечал турок. — Я их возделываю сам с моими детьми; работа отгоняет от нас три великих зла: скуку, порок и нужду.

Кандид, возвращаясь на ферму, глубокомысленно рассуждал по поводу речей этого турка. Он сказал Панглосу и Мартену:

— Судьба доброго старика, на мой взгляд, завиднее судьбы шести королей, с которыми мы имели честь ужинать…»

И далее:

«— Я знаю также, — сказал Кандид, — что надо возделывать наш сад.

— Вы правы, — сказал Панглос. — Когда человек был поселен в саду Эдема, это было ut operaretur eum, — дабы и он работал. Вот вам доказательство того, что человек родился не для покоя.

— Будем работать без рассуждений, — сказал Мартен, — это единственное средство сделать жизнь сносною…»

Наверное, если перевести речи вольтеровского Кандида на язык героев повести «Улитка на склоне», получится примерно вот что: вмешательство в любые общественные дела опасно; каждый на своем месте может возделывать свой сад — не рассуждая и не предаваясь отчаянию; работайте, работайте; всякий должен делать все возможное, возделывая умы окружающих в верном направлении…

Главы об Управлении демонстрируют настоящее, позволившее победить сверхтоталитарному будущему в Лесу. То настоящее, что максимально приближено к советской реальности образца 1965 года. Главный герой, филолог Перец, стал внештатным работником Управления, желая получить доступ к Лесу. Иными словами, он сделался сотрудником власти, отыскивая способ повлиять на будущее. Увидеть, как оно творится, понять, какие смыслы вкладывают в него, поделиться с ним своими сокровенными смыслами.

Перецу не дают пропуска в Лес, по его словам, из-за того, что он — посторонний. Перец — ненавистник похабщины, а в Управлении нормальное дело — трепаться о том, кто, от кого, при каких обстоятельствах «получил». Перец — человек возвышенных чувств, а вокруг него все официально «пьют кефир», вот только в обеденный час в проход между столиками случайно выкатываются бутылки из-под бренди. Перец — изящный мыслитель, тонкий лингвист, но на работе он занимается тупой текучкой в качестве живой приставки к счетной машинке.

Он хочет в Лес, но его не пускают. Он любим, но не более, чем милая игрушка, без которой становится тошно. Его же выставляют среди ночи из служебной гостиницы, поскольку у него «виза истекла», а нарушить инструкцию означает пойти в самоубийственный поход против всей бюрократической системы… Он хочет уехать, поскольку в Лесу ему не дают хода, а вокруг него никто не понимает, что думать — «не развлечение, а обязанность». Но из Управления бежать невозможно: любой побег лишен смысла и заранее обречен. Лес для него опасен, поскольку он обманет Переца — по словам его товарища и коллеги Кима, ставшего конформистом. «Зачем тебе горькие истины? — сказал Ким. — Что ты с ними будешь делать? И что ты будешь делать в лесу? Плакать о мечте, которая превратилась в судьбу? Молиться, чтобы всё было не так? Или, чего доброго, возьмешься переделывать то, что есть, в то, что должно быть?»