Это моя земля! - Борис Громов

В общем, поначалу приказ охранять «элиту страны» от пока еще не совсем понятных беспорядков софринцы восприняли пусть и с некоторым раздражением и тихим ворчанием по поводу «зажравшихся буржуев», но относительно спокойно. А вот потом начались осложнения.

Первые слухи о воскресших мертвецах, нападающих на живых с целью «немного подкрепиться», личный состав доблестной 21-й БрОН[8]воспринял так, как и положено нормальным людям: хмыкнули и пальцами у виска покрутили. Но чуть позже сначала объявили о введении в Москве военного положения, а затем на выставленный у трассы пост разведчиков вышел мертвец – нестарый еще на вид мужик в некогда дорогом спортивном костюме, теперь сильно порванном и залитом кровью. Конкретный такой, с начисто обгрызенным лицом и до костей объеденными руками. В том, что «оно» уже по-любому давно должно было отдать богу душу, сомнений не осталось даже у самых недоверчивых и бестолковых. Но разведка все равно чуть не обмишулилась. Нет, понятно, даже во время войны в Чечне с ходу в человека выстрелить, и то не у всех получалось. Потому и потери такие несли в самом начале. Вот и тут, несмотря ни на что, бойцы сначала ему что-то из серии: «Стой, стрелять буду!» покричали, потом в воздух пальнули. Короче, действовали по Уставу, чтоб его. И только когда зомби едва ли не на расстояние вытянутой руки к бойцам подобрался, нервы у пацанов, взглянувших в глаза восставшего трупа, окончательно сдали, и они совместными усилиями нафаршировали мертвеца свинцом из четырех стволов. На их счастье, кто-то умудрился все-таки попасть в голову, а то могло бы закончиться плохо. Кстати, на выстрелы откуда-то из окрестных домов подтянулись еще трое упокойничков: весьма прилично одетая тетка лет тридцати пяти – сорока с перемотанной бинтом рукой и сильно перепачканной кровью мордой, а чуть погодя – пара тоже малость погрызенных стариков пенсионного возраста. Ну, в принципе, картина практически ясная: кто-то тяпнул в Москве эту «бизнес-вумэн», та, понятное дело, обтрухалась и рванула домой. К сожалению – успела доехать. И уже в кругу семьи «дозрела» и немножко перекусила…

В общем, именно по ходу «общения» с приковылявший на пальбу троицей, благо по тем стрелять начали с вполне вменяемой дистанции, народ и выяснил про «хочешь убить – стреляй в голову». Эмпирическим, так сказать, путем. И когда на перепуганные завывания постовых в эфире к ним на помощь примчался ротный с резервной группой из «краповиков» – контрактников, на троих бойцов там оставалось ровно десять патронов. Из ста двадцати, имевшихся изначально у каждого. В общем – свезло мальчуганам капитально.

Несмотря на строжайший приказ сохранять произошедшее в тайне, уже через час-полтора фотографии всех четырех упокоенных разведчиками (и ими же снятых на мобилы) живых мертвецов были, наверное, на телефоне у каждого солдата и офицера бригады. Ночь прошла весьма напряженно: личный состав обсуждал ситуацию в Москве, спорил до хрипоты о причинах, по которым мертвые вдруг снова стали ходить и возжелали человечинки, и время от времени отстреливал выходящих на посты и позиции бригады мертвецов. Которых с каждым часом становилось все больше. А утром из Софрино пришел совершенно секретный, но благодаря волшебному «солдатскому телеграфу» – мгновенно, еще до объявления, ставший всем известным приказ: забрать у всех солдат срочной службы мобильные телефоны. Большинство офицеров в бригаде – далеко не дураки, и на золотопогонных бестолочей из «Броненосца «Потемкин»» совершенно не похожи. Отлично осознавая, насколько плохо в таких условиях выполнение подобной «указивки» может закончиться, честно в ППД отрапортовали: «Не могем, потому как боимсу». Кондаков из штаба ответил глубокомысленным молчанием. А когда так и не лишенные мобильников бойцы ближе к вечеру стали массово получать нерадостные известия из дома… Блин, подозреваю, что мой «героический подвиг» на крылечке ментобата в Пересвете просто меркнет по фоне того, уже на полном серьезе, без кавычек, подвига, который удалось совершить на Николиной Горе взводным и ротным бригады. Угомонить и утихомирить почти три тысячи перепуганных и чрезвычайно нервных, но при этом отлично вооруженных сопляков – это вам не фунт изюму. Тут, как американцы говорят, balls нужны не просто стальные, а… фиг его знает, титановые, наверное.

В общем, к счастью, обошлось без стрельбы и мордобоя. Смогли договориться по-хорошему. Решение было принято простое: плевать на «национальную илиту», хай сами со своими проблемами разбираются, они ж выше всякого «быдла». Ну а раз так, то – все, слезай – приехали: дальше исключительно своими силами, без помощи «быдла»… А «быдло» – сначала в Софрино, а дальше уже, как в армии говорят, «по личному плану». Переводя на нормальный язык – кто куда хочет и кто как может. Одни – по домам, другие, в основном офицеры и контрактники, а также пацаны из совсем уж далеких от Подмосковья краев, вроде Екатеринбурга или даже Владивостока, – остаются на месте и занимают оборону на базе бригады. Больше всего, как я понял, опасался народ слабо предсказуемой реакции комбрига. Генеральский сын вообще был склонен в нестандартных ситуациях к… как бы это помягче… опрометчивым и несколько поспешным поступкам. Обошлось. По прибытии в Ашукино выяснилось, что полковник Кондаков, как тот Атос в «Трех мушкетерах», внезапно, но очень серьезно прихворнул. На воды в Форж, по понятным причинам, отъехать не смог, но отбыл домой и на связь выходить перестал… Чисто теоретически, конечно, мог Раченков и посыльного к нему отправить, и даже сам пройтись, благо проживал комбриг, как и большинство офицеров, в ДОСе на территории части. Но не стал…

Твою ж маман! И почему это я не удивлен ни капли?! Помнится, в конце ноября девяносто девятого года, буквально за сутки, ну максимум двое до начала штурма Грозного, мсье Кондаков, тогда бывший еще «подполом» и замом командира бригады, тоже скоропостижно простыл и аж на две недели слег, бедняжка, в госпиталь в Моздоке. Зато потом, после исцеления, умудрился развернуться во всю ширину своего полководческого таланта. Именно его «чуткому и доблестному руководству» бригада обязана тем, что список павших в бою солдат и офицеров за один день аж на три десятка фамилий увеличился. Покомандовав таким вот макаром недели полторы, отважный воитель гордо повесил себе на грудь «Мужика» и отбыл из полной опасностей Чечни в спокойное Подмосковье… К огромному облегчению всех, кого он еще не успел сдуру угробить.

В общем, как и положено, история развивается по спирали. Пока офицеры бригады во главе с Раченковым метались как угорелые, пытаясь хоть как-то наладить быт и организовать охрану внезапно свалившегося им на голову «счастья» в виде лагеря беженцев, носящего красивое официальное название «центр спасения»… Пока голову ломали, как же распределить и без того немногочисленный личный состав на огромное количество требующих немедленного выполнения задач… В общем, пока люди жилы рвали – полковник Кондаков выздоравливал и набирался сил. За полторы недели все более-менее устаканилось, и даже количество бойцов в бригаде слегка выросло благодаря отличной идее Раченкова: отпуская по домам бойцов из Подмосковья и ближних областей, он предлагал им возвращаться назад со всей семьей. Мол, как там у вас дела сложатся – бог весть, а тут и высокие стены, и обширные склады, и бронетехника, и какая-никакая «массовка». И хотя от бригады в три с половиной тысячи штыков списочного состава к тому моменту реально в строю оставалось едва ли пять сотен… даже самый тупой бойчишка понимать должен: двумя батальонами при тяжелом оружии и бронетехнике отбиваться, один черт, намного легче, чем в гордом одиночестве, с единственным «калашом» и весьма скудным боекомплектом. В общем – довольно многие вернулись, слегка поправив если и не катастрофическое, то весьма близкое к тому положение здесь.