Фарьябский дневник - Виктор Носатов

Вертолетов и след простыл, когда мы разобрались, что выбросили нас километрах в пятнадцати от намеченных командованием позиций.

На всякий случай выслали во все стороны дозоры. Слава Богу, противника поблизости и по маршруту движения не было. Только к сумеркам добрались мы до места засады. С ходу, даже не передохнув, все принялись за рытье окопов. До темноты необходимо было хотя бы зачать круговую оборону и подготовить КП (командный пункт). БСЛ (большие саперные лопаты), которыми снабдил нас Сережа Юдин, очень помогли, ускорив работу почти вдвое. К ночи по периметру обороны были вырыты окопы, между ними ходы сообщения. В полном объеме был отрыт и оборудован КП. После импровизированного позднего ужина и короткого отдыха майор Хорьков поставил каждому бойцу конкретную задачу, определил сигналы связи и взаимодействия.

С этого момента началось наше сидение в засаде.

Первая половина ночи прошла спокойно, если не считать, что кто-то дважды пытался проверить нашу выдержку, обстреливая позиции с дальнего расстояния. Несмотря на все наши предосторожности, боевики, видимо, что-то заподозрили. Командир еще раз напомнил всем, что без его команды огонь открывать нельзя.

Постреляв в белый свет как в копеечку и видя, что на обстрел никто не реагирует, душманы огонь прекратили, но идти по лощине, которую мы перекрыли, не решились.

Безрезультатно прождав боевиков до двух часов ночи, майор Хорьков распорядился выставить необходимое количество дозорных, остальным разрешил отдыхать. С гор потянуло ледниковой прохладой, и спальники как никогда оказались кстати. Оставив за старшего одного из молодых, еще не обстрелянных офицеров, мы с командиром решили немного вздремнуть, но не тут-то было. Не прошло и часа, как сквозь сон я услышал разрывы снарядов.

«Ну, – думаю, – явно „духи“ из минометов шпарят». А снаряды все ближе и ближе. Вот тогда-то я впервые и взмолился Богу. Шепчу: «Боже, спаси и сохрани», а сам майора за плечо трясу. Предпринимать что-то надо. Хорьков проснулся, ошарашено огляделся кругом и вдруг ни с того ни с сего покрыл кого-то матом. Глянул я на бруствер КП, а там старлей сидит спокойно и сигаретку покуривает. Это его командир материл. Тот что-то испуганно бормочет в оправдание: мол, ему показалось, что кто-то к позициям крадется, вот он и решил гранатой проверить. Дозорные то ли спросонья, то ли с испугу последовали его примеру, и вот результат. После такого происшествия у нас всех сон как рукой сняло. До утра больше никто так и не заснул. На этом наша неудавшаяся операция и закончилась.

Закончилось на этом и моя афганская эпопея.

15 апреля 1983 г. Казахская ССР. Город Алма-Ата

Привыкаю к новой для себя жизни. Без ночных обстрелов и постоянного ожидания засад, без минных ловушек и грома бомбовых ударов. Не надо больше готовиться к операциям по прочесыванию занятых боевиками кишлаков, карабкаться по изматывающим серпантинам в горное поднебесье, чтобы громить душманские базы и склады с оружием. И самое главное, постепенно исчезает страх гибели, который там постоянно витал над головой. На место этого страха все четче и четче приходило чувство огромной вины перед теми, кто там погиб.

Первые мирные дни у меня из памяти не выходил образ Аркашки. С увеличенного портрета на меня словно с укором смотрели его по-мальчишески доверчивые глаза и словно спрашивали: «Ведь в том бою все могло быть и по-другому?».

Могло быть, Аркаша, если бы ты и твои ребята думали бы только о себе. Но ни ты, ни твои ребята, обеспечивая огневым прикрытием наш маневр, меньше всего думали о своей личной безопасности. По-другому и быть не могло, ведь ты прекрасно понимал, что без вашей огневой поддержки могли сгореть все наши шесть боевых машин. Ты сделал все, что мог, и даже больше. Теперь я и десятки моих боевых друзей у тебя в неоплатном долгу. Дорого заплатили за твою гибель душманы. За десять месяцев после твоей гибели мы основательно потрепали банды нашего главного врага Мавлави Кара. Уже перед заменой я узнал, что сам Мавлави убит.

Он убит, но тебя-то этим не вернешь, не вернешь ребят, погибших в тот трагический для всех нас день. Кто заплатит за гибель десятков тысяч наших ребят в Афганистане? Кто вернет матерям их сыновей, женам мужей, детям отцов?

Знаю точно, только не смерть еще сотен и даже тысяч боевиков. Ведь смерть одних еще никогда не воскрешала других.

Я, как мог, заглушал в себе это чувство вины перед погибшими. Помогал, чем мог, Аркашиной семье, когда его жена и сын Сашка столкнулись с первыми трудностями. Пока сын Аркадия Волкова был маленьким, я рассказывал ему об отце как о герое-интернационалисте.

Но скоро Сашка повзрослеет и спросит меня, зачем мы были там. Что я ему отвечу, еще не знаю, но я готовлюсь заранее к этому вопросу. Ведь рано или поздно на него нужно ответить именно нам, «афганцам», не только Сашке, но и всему народу.

Помогал семьям погибших, которых у нас в городе не меньше ста. В этом находил хоть и маленькую, но отраду. Ведь долги надо возвращать.

Со временем, когда мне уже казалось, что Афганистан понемногу забывается, начали сниться кошмары.

Я почему-то один с автоматом на какой-то высотке. На меня движутся молчаливые моджахеды. Я стреляю в них. Вижу даже, как трассы пересекаются с их телами. А они почему-то не падают. Все идут и идут на меня, оскалившись в молчаливом крике.

Я вставляю последний магазин, стараюсь стрелять одиночными, экономлю каждый патрон, а они идут и идут. Можно уже разглядеть их расширенные то ли от злости, то ли от ужаса глаза, слышу их шумное дыхание.

От ужасной мысли о том, что нападающие и в самом деле бесплотные духи, которые вот сейчас начнут хватать меня своими огромными ручищами, у меня волосы встают дыбом.

Мелькает мысль: бежать. Но сзади пропасть, бездонная и мрачная. Через мгновение душманы будут надо мной, что делать? Вдруг я замечаю небольшую расселину в скале. Ползу туда, осторожно и в то же время торопливо начинаю туда спускаться. Нащупываю ногой какую-то выемку, опираюсь на уступ. В этот момент чувствую, как враги занесли над моей головой приклады, и в страхе дергаюсь и срываюсь.

С воплем «А-а-а…» просыпаюсь.

Так повторялось довольно-таки часто.

К кому я только ни обращался.

Не помню, кто посоветовал мне не держать в себе афганский груз, больше рассказывать о том, что испытал там, своим друзьям. Друзья мои рассказы встречали с недоверием. Ведь многое из того, о чем я говорил, они слышали впервые. Привычка обо всем судить с подачи средств массовой информации преодолевалась с трудом.

Я, не обращая внимания на скептическую реакцию друзей, старался выговориться. Признаться, это помогло. Кошмары стали реже, и вскоре я перестал падать во сне.

С трудом добившись более или менее духовного комфорта, я столкнулся с массой чисто служебных проблем. Раньше, после училища, я многих из них почему-то не замечал или считал, что так и должно быть. После Афганистана все они почему-то начали приобретать для меня принципиальное, даже какое-то жизненное значение.