Письма - Плиний Младший

множество историй и разнообразие стиля. В ней много (никому не осмелился бы сказать, кроме тебя) страниц возвышенных, много колких, много деловитых. (9) Сильные и взволнованные места часто приходилось прерывать: надо было высчитывать и чуть что не требовать счетной доски с камешками7: суд центумвиров вдруг принимал облик домашнего суда.

(10) Я дал волю негодованию, гневу и печали; в этом крупном деле я пользовался, словно в открытом море, разным ветром. (11) Некоторые из моих товарищей считают: эта речь среди моих речей то же, что среди Демосфеновых ὑπὲρ Κτησιφῶντος8; так ли это, тебе судить всего легче: ты все их держишь в памяти и можешь сравнивать с той, читая эту одну. Будь здоров.

34

Плиний Максиму1 привет.

(1) Ты правильно сделал, пообещав гладиаторские игры нашим веронцам: они тебя с давних пор любят и уважают. Оттуда взял ты свою дорогую и прекрасную жену. Почтить ее память следовало или каким-либо сооружением, или зрелищем, лучше всего этим, самым подходящим для поминок2. (2) А затем тебя о нем просили так единодушно, что отказать было бы жестокостью, а не свидетельством твердости твоих убеждений. И как хорошо, что ты в устройстве этих игр был так непринужденно щедр: в этом сказывается большая душа. (3) Желаю, чтобы африканские звери3, во множестве тобой закупленные, прибыли к назначенному дню. Если, однако, их задержит непогода, ты заслужил за них благодарность, ибо не от тебя зависело, выпустить их или нет. Будь здоров.

Книга VII

1

Плиний Гемину1 привет.

(1) Меня страшит твое упорное недомогание, и хотя я знаю, как ты воздержан, но я боюсь, как бы оно не повлияло также на твой образ жизни. (2) Поэтому я уговариваю тебя терпеливо сопротивляться: это похвально, это спасительно. Мои советы вполне приемлемы для человеческой природы. (3) Сам я, по крайней мере, будучи здоров, обычно говорю своим так: «Если со мной приключится болезнь, то, надеюсь, я не пожелаю ничего, что влечет за собой стыд или раскаяние; если же болезнь возьмет верх, объявляю вам: не смейте мне ничего давать без разрешения врачей и знайте, что, если дадите, я накажу вас так, как другие люди обычно наказывают за отказ в послушании». (4) Однажды в жару жесточайшей лихорадки2, когда я наконец пришел в себя, меня умастили и врач дал мне напиток, я протянул ему руку, велел ощупать ее3 и вернул бокал, уже прикоснувшийся к губам. (5) Потом, когда на двадцатый день болезни меня стали готовить к бане, увидя вдруг, что врачи мнутся, я спросил их, в чем дело. Они ответили, что я могу спокойно мыться, но что у них есть вообще некоторые сомнения4. (6) «Необходимо ли мыться?» – сказал я. Спокойно и кротко оставил надежду на баню, куда меня уже собирались нести, и настроился внутренне и внешне на воздержание, точно так же как только что на баню. (7) Я пишу тебе об этом, во-первых, чтобы, уговаривая, служить тебе примером, а затем – чтобы на будущее время принудить себя самого к такой же воздержанности, к какой я обязал себя этим письмом, словно залогом. Будь здоров.

2

Плиний Юсту1 привет.

(1) Как согласовать одновременно и твое утверждение, что тебе мешают усердные занятия, и твое желание получить мои сочинения, которые с трудом могут получить и у праздных людей несколько минут от времени, вообще пропадающего даром. (2) Я подожду, чтобы пролетело лето, беспокойное и тревожное для вас, и только зимой, когда, можно думать, ты, по крайней мере, ночами будешь свободен, я спрошу, какие из моих безделок лучше всего показать тебе. (3) Пока вполне достаточно, если письма тебе не в тягость; в действительности же они в тягость и потому станут короче. Будь здоров.

3

Плиний Презенту1 привет.

(1) Ты неизменно то в Лукании2, то в Кампании? «Я ведь сам, – говоришь ты, – луканец, а жена кампанка». Это основательная причина для долгого, но не постоянного отсутствия. (2) Почему тебе иногда и не возвращаться в Рим? Здесь тебя ждут почетные звания и дружба с теми, кто выше, и с теми, кто ниже тебя. До каких пор будешь ты жить как царь?3 До каких пор будешь бодрствовать, когда захочешь, спать, пока захочешь? До каких пор не будешь надевать башмаков, оставишь тогу лежать4 и весь день будешь свободен? (3) Пора тебе вновь взглянуть на наши тяготы, хотя бы только для того, чтобы не пресытиться этими удовольствиями. Приветствуй других некоторое время сам, чтобы стало приятнее слушать приветствия, потолкайся в толпе, чтобы насладиться уединением. (4) Зачем я, однако, неосторожно задерживаю того, кого пытаюсь вызвать сюда? Может быть, это именно и побудит тебя все больше и больше погружаться в покой, который я хочу не пресечь, а только прервать. (5) Если бы я готовил тебе обед, я примешал бы к сладким яствам пряные и острые, чтобы пробудить аппетит, притупленный и заглушенный сластями; так и теперь я советую самый приятный образ жизни иногда приправлять как бы чем-то кислым. Будь здоров.

4

Плиний Понтию1 привет.

(1) Ты говоришь, что прочитал мои гендекасиллабы2; ты даже осведомляешься, каким образом я начал писать их, я, человек, по твоему мнению, серьезный и, по собственному моему признанию, знающий, что уместно и что нет.

(2) Я никогда (начну издалека) не был чужд поэзии, в четырнадцатилетнем возрасте я даже написал греческую трагедию. (3) «Какую?» – спрашиваешь ты. Не знаю, она называлась трагедией. Потом, когда, возвращаясь с военной службы, я был задержан ветрами на острове Икария3, я начал сочинять латинские элегии на это самое море и на этот самый остров. Как-то я пробовал себя на героическом стихе, а теперь в первый раз на гендекасиллабах. Родились они вот по какой причине: мне читали в Лаврентийской усадьбе4 книги Азиния Галла, где он сравнивал своего отца и Цицерона5, тут же попалась эпиграмма Цицерона на его Тирона. (4) Затем, когда в полдень (дело было летом) я ушел поспать6, а сон не приходил, я начал размышлять о том, что величайшие ораторы считали подобные занятия усладой и относились к ним с похвалой. (5) Я сделал над собой усилие и, против своего ожидания, после длительного перерыва, в очень короткий срок набросал следующие стихи о том самом, что подстрекнуло меня к писанию:

(6) Книги Галла читая, в которых отцу дерзновенно Первенства пальму дарит он