Царь грозной Руси - Валерий Шамбаров

Последующие авторы допустили подтасовку и в терминологии, выпячивая слово «потехи». Но если мы внимательно почитаем летописи, то увидим, что под «потехами» понимались всего лишь охоты. Указывалось, что после встречи с Сильвестром Иван IV и впрямь изменил образ жизни, «потехи царские, ловы и иные учреждения, еже подобает обычаем царским, все оставиша». Еже подобает обычаем царским! Не беспутство, а те развлечения, которые были приняты для государей. Иван Васильевич вообще отказался от отдыха, отдавая себя только делам и молитвам. (А заодно это помогало не упускать его из-под контроля — ведь заговор против Шуйских составился на охоте.)

Что касается грехов, то они были связаны вовсе не с жизнью монарха, а с его царским служением. Он допустил, что в его государстве творились беззакония и несправедливости. В то время на Руси знали, что бедствия приходят не случайным образом, а являются Божьим наказанием за те или иные неблаговидные деяния людей. И пожары, бунты, нашествия татар летописцы объясняли как раз таким образом. Но в народе понимали, что государь по своему возрасту не может отвечать за них, от его лица действуют другие. Все летописи видели причину напастей в том, что умножилась «неправда от вельмож». И один лишь Сильвестр возложил вину персонально на Ивана Васильевича [138].

Какую? Вина должна быть ох какой нешуточной, раз она повлекла такие кары! Царских «потех» было явно недостаточно. Те же развлечения любили предыдущие государи, и никаких бедствий на Русь не обрушивалось. Сопоставление нескольких документов позволяет найти ответ. В сентябре 1547 г. Адашев отвез в Троице-Сергиев монастырь царский вклад, 7 тыс. руб. Колоссальную сумму! Для сравнения, заупокойный вклад по Василию III составлял 500 руб. По какой же причине вносились деньги? Откупиться от Бога, умилостивить его? Нет, Православие не знало практики индульгенций. Вклады были платой монахам, которые в последующие годы, десятилетия (или столетия!) будут молиться о чем-либо. Но никаких условий, сопровождающих огромный вклад, в монастырских архивах не отмечено! Зато проболтался Курбский. Он процитировал высказывание, сделанное царем в то время: «Аз от избиенных от отца и деда моего, одеваю их гробы драгоценными оксамиты и украшаю раки неповинные избиенных праведных» [138].

Ивана Васильевича убедили, что действия Ивана III и Василия III по централизации государства, по наведению порядка и укреплению единовластия были неверными! Что казненные и умершие в опалах заговорщики, мятежники, еретики пострадали невиновно! Были «праведными»! А великий «грех» предков ложился тяжким грузом и на самого царя. Поэтому он посмертно амнистировал всех, кого постигли наказания, давал вклады о их упокоении и хотел отмолить «вину» отца и деда. В таком случае становится ясно, почему отсутствует запись о причине вклада. Она была тайной, передавалась Адашевым устно. Или запись была изъята позже, когда государь разобрался в обмане. Кстати, понятно и то, почему об этом упомянул Курбский. Среди тех, кто оказался «праведными», был и его отец. Который, напомню, возглавлял оппозицию второму браку Василия III, чтобы трон достался Юрию Дмитровскому или Андрею Старицкому, а заодно выдал государственные секреты Герберштейну.

Ну а после «грехов» надо рассмотреть и вопрос, как правительство Сильвестра—Адашева начало проводить реформы на благо государства. Факты этому опять противоречат. Потому что первые реформы Иван Васильевич начал осуществлять за два года до встречи с Сильвестром. 24 октября 1545 г. он издал указ об умножении соляных промыслов. Государева грамота предназначалась всем промышленникам и рассылалась через наместников. В частности, ею воспользовались уже известные и богатые к тому времени Строгановы, получившие от Сольвычегодского волостеля «по государеву слову» «пустое место» под варницы с налоговыми льготами на 6 лет.

Указ-то был очень мудрым и дальновидным. С одной стороны, соль считалась государевой монополией, с ее добычи уплачивались пошлины, пополнявшие казну. А с другой стороны, соль являлась единственным консервантом для мяса, рыбы, овощей. Умножится добыча соли — возрастет количество заготовленных продуктов. Их станет больше на рынках — и снизятся цены. Улучшится жизнь простых людей. Мы не знаем, кто подсказал юному Ивану IV эту идею. Может быть, кто-то из бояр или дьяков. А может, какой-нибудь безвестный священник, монах или иной человек, встретившийся ему на богомолье, на охоте, при инспектировании армии. В любом случае, не те, кого считают «авторами реформ».

Но в 1547–1548 гг., когда к власти пришли Сильвестр и Адашев, никакими реформами даже не пахло. Хотя изменения в управлении государством произошли, и очень даже существенные. На словах Сильвестр выступал горячим поборником самодержавия, но сводил эту идею не к полномочиям царя, а только к его ответственности перед Богом. На этом основании он принялся регулировать Ивана Васильевича и в духовных, и в светских делах, взял под контроль даже его семейную жизнь, диктуя, как и когда ему общаться с женой. Подтверждалось, что царь должен защищать «правду», но тут же внушалось, каким грехом являются гнев и ненависть, во главу угла выдвигались кротость и смирение.

Вместо единовластия Ивану IV вбивали в голову необходимость «согласия», уговорили фактически поделиться властью с Думой, с братьями Юрием и Владимиром Старицким. И указы стали издаваться от всех вместе, их формула гласила: «Мы с братьями и боярами уложили…» Хотя Владимир был еще мальчишкой, им полностью руководила мать, вдова мятежника Ефросинья Старицкая. А Юрий, глухонемой от рождения, не мог развиваться нормально — методик обучения глухонемых еще не было. При нем возвысился участник многих заговоров (в том числе Андрея Старицкого) князь Палецкий: Юрия женили на его дочери.

«Неправды» на Руси означали, что прежние доверенные лица царя никуда не годились. И усилиями Адашева с Сильвестром при нем стал формироваться круг других людей, как предполагалось, честных и мудрых. Курбский назвал их «избранной радой». Он писал свои сочинения для иностранцев и применил польское обозначение. По-русски это соответствовало ближней думе, но употребляют и термины «совет», «синклит». Как назывался этот орган в действительности, никто не знает, он был незаконным, и в официальных документах не упоминается. А вошли в него Курлятев, Курбский — друзья Адашева, Шереметевы, Воротынский, Одоевский, Серебряный, Горбатый, Лобанов-Ростовский. И опять можно отметить, родственники многих из них были связаны с оппозициями прошлых времен.

Впрочем, это закономерно. Ведь царю внушили, что эти родственники были наказаны неповинно, что были правы они, а не государи. Значит, следовало восстановить справедливость, приблизить потомков опальных… Но в результате круг новых советников превратился в настоящее теневое правительство, присвоившее себе огромные полномочия. Курбский с ностальгией вспоминал о них в эмиграции, и в данном случае лгать ему было незачем. «Избранная рада» стала по сути высшей судебной инстанцией, осуществляла назначения воевод и наместников, распределяла награды, вотчины, жаловала в боярство, изгоняла со службы [49], и Пискаревский летописцец прямо указывал, что Сильвестр «правил Русскую землю… заодин с Адашевым» [138].

Как они правили? Первым делом, в 1547 г., были резко повышены налоги [69]. Вышел указ «дань имати с сохи по 12 рублев». («Соха» означала не орудие труда и не площадь, это была податная единица — она зависела от качества земли, от ее принадлежности. Для дворян соха составляла 800 четвертей «доброй» земли в одном поле, для крестьян — 500). В общем-то деньги были нужны — для восстановления Москвы, на военные расходы. Но сумма была чрезмерно высокой, и летописец жаловался, что «крестьяном была тягота великая». Ну а кроме этого изменилось только то, что кормления начали получать не ставленники Глинских, а лица, близкие к «избранной раде». И довольно скоро, уже в 1549 г., выяснилось, что они хищничали еще и похлеще, чем их предшественники. Грабили не только горожан и крестьян, а даже мелких дворян, разоряли их «продажами» (штрафами), отбирали поместья.