Последняя сказка цветочной невесты - Рошани Чокши

по крайней мере, хотел быть моим, а это больше, чем у меня когда-либо было. На один вздох я была уверена, что мы – не одна и та же душа. Мы были сёстрами, странствовавшими в снах друг друга, деливших между собой магию так же, как некоторые девочки делили одежду. Но прошлая ночь изменила меня. Я боялась, что в любой момент мои руки резко выпростаются из окон, а голова пробьёт крышу, и Дом не сумеет удержать меня. Мне нужно было пространство.

Я открыла дверь.

Индиго сидела на полу, обнажённая; волосы облекали её фигуру. Свечи прогорели, оставив неровные лужицы застывшего воска. Она была окружена ножами: полированным ножом для стейков, латунным ножом для писем в форме журавля, ножом для чистки овощей, охотничьим ножом её отца.

Я узнала рукоять из слоновой кости. Индиго как-то говорила, что отец дал этому ножу имя É'leos.

Милосердие.

– Что ты делаешь? – спросила я, сделав к ней шаг.

Она вздрогнула, съёжилась, притягивая колени к груди.

– Всё кончено, – тихо сказала она, покачиваясь на пятках. – Я пыталась. Ты же знаешь, я пыталась. Но потерпела крах.

Стены комнаты Индиго, казалось, сгибались вокруг неё, словно Дом пытался защитить её… от меня.

– Ты накричала на меня за то, что я пыталась спасти нас, – сказала она. По её щеке побежала слеза. Она подняла взгляд – глаза у неё были огромными и влажными. – Ты хочешь уйти, да? Скажешь, что тебе нужно пространство… а потом никогда больше не вернёшься. Обещай, что ты так не скажешь? Что тебе нужно уйти?

Если прежде я чувствовала себя великаншей, теперь моё тело снова втянулось само в себя.

– Индиго… – начала я.

– Не надо, – прервала она. Она казалась такой хрупкой, такой нежной, словно даже лунный свет мог обжечь её кожу. – Я чувствую правду… Нам нужно было ещё совсем немного времени, прежде чем мы могли бы воссоединиться, стать всемогущими. Трансформироваться. – Она громко судорожно вздохнула, закусив нижнюю губу. – Может, в том и проблема. Может, вместе мы бы стали слишком могущественными. Может быть, Сьюзен Изгнанница на самом деле счастлива и некоторые могут жить, зная, что никогда не станут целостными.

Индиго провела пальцем по рукоятке из слоновой кости. Зимний солнечный свет разливался по комнате, и я видела свою ярость во всей её холодной яркости: я обвинила Индиго в краже. Индиго. Единственного человека, который желал разделить со мной всё, что ей было дано. Человека, который отдаст мне всё. Даже – как я поняла, когда она подняла нож с пола – собственную жизнь.

– Я не так сильна, как ты, – тихо сказала Индиго. – Я не могу остаться такой… каким-то полусозданием. И теперь, когда я знаю, что ты собираешься уходить, в чём смысл? Может, в следующий раз мы всё сделаем правильно. Прости, что подвела нас.

Я бросилась вперёд, выбив клинок из её руки, и рухнула на пол. Попыталась обнять её, но она оттолкнула меня, качая головой.

– Мы тебе больше не нужны, – сказала Индиго. – Тебе больше не нужен Иной Мир. Ты хочешь быть снаружи. С ним. С… – Я зажала ей рот ладонью. Задрожала от яркой вспышки света, созданной её словами. Если я уйду – кем я стану? Лишь девчонкой, осиротевшей, потерявшей свои мечты.

Я представила свою мать, сидящую за пластиковым кухонным столом, из которой всё важное, что составляло её суть, постепенно высасывалось хищными созданиями, жившими во внешнем мире. Вот и всё, что ждало меня, и я почти поддалась.

– Я тебе верю, – сказала я. – Прости меня. Я подожду, хорошо? Я могу быть терпелива. Прости.

Индиго напряглась в моих объятиях, а потом, наконец, её ладонь легла на мою голову.

– Я тебя прощаю.

В последующие недели мы были бережными друг с другом, хотя слабость в иные моменты всё ещё отравляла меня. По ночам мне снились Индиго и Лирик, побелевшие костяшки её рук, цепляющихся за изголовье кровати, и то, как он вонзался в неё. Мне снились складские клубы и прогорклая морская вода с причалов, наслаждение, которое я чувствовала, когда поднимала взмокшие от пота волосы, чтобы прохладный воздух мог поцеловать меня в шею.

Индиго сказала, нам больше нет смысла возвращаться. Она утешала меня. Говорила, что если мне грустно – я оплакивала потерю той музыки так, словно потеряла конечность, – то это лишь доказательство того, как близко я подошла к черте, за которой потеряла бы всё. И разве не хорошо, что боль служила мне напоминанием о том, как ярко всё будет впереди?

Иной Мир не даровал мне утешения. Воздух, казалось, стиснул зубы. Лозы обвивались вокруг моих ступней. Я не ощущала тепла дровяной печи в башне или запаха коричных палочек, которые Индиго бросала в огонь.

– Не грусти, – сказала Индиго, погладив меня по волосам. – Может быть, Иной Мир немного обижен и потому не пускает тебя… это пройдёт. Я – половинка тебя, и я тебя простила. Всё будет хорошо.

Но если Иной Мир был холоден со мной, Дом был добр. Часто он убаюкивал меня перед сном. Я подумала, не пытается ли он помочь мне пережить эти дни побыстрее. Но казалось, на Индиго это имело ровно противоположное воздействие. Её сон стал беспокойным, она яростно рисовала в Комнате Тайн, хотя я не видела у неё в руках ни единого листа бумаги.

– Это будет чудесный дар, – говорила она мне.

И я ей верила. Ничего я не хотела больше, чем снова стать счастливой.

Но почему-то я всё равно всё портила.

Как-то вечером мы сидели на крыше, укутавшись в одеяла. Иной Мир соответствовал нам, вялый и сонливый – своего рода оцепенение, когда тебе и холодно, и лень что-либо с этим делать. День в школе был странным. Я услышала, как наша одноклассница, прелестная чёрная девчонка с щербатой усмешкой, которую я частенько видела на складе, обсуждала грядущую поездку со своей кузиной. Они собирались упаковать один рюкзак и повидать столько мира, сколько только сумеют вместить в одно лето. Она удивила меня, повернувшись на стуле, улыбнувшись. Её звали Алия.

– А ты что будешь делать после выпускного?

Я была благодарна, что в тот момент вошёл учитель и мне не пришлось отвечать. Сейчас я вспоминала это, ощупывая раны, вскрытые моей слабостью. Мне хотелось сделать что-нибудь.

Индиго рядом со мной вдруг замерла. Я подняла взгляд. Она уставилась на меня, хмурясь, а её губы были сжаты. В глазах стояли слёзы.

– Что случилось? – спросила я.

– Ты напевала.

– Что?

– Ты напевала, – повторила Индиго, и из её груди вырвался всхлип. –