Лётчик - Владимир Малыгин

Повозмущались странностями в управлении «Ньюпора». Он даже мне рассказал несколько реальных случаев, когда в авиаротах самостоятельно меняли прокладку тросов на привычное пилотам управление. На этом самолёте педали служили для управления элеронами, а руль направления отклонялся влево-вправо с помощью ручки. Это же все приобретённые ранее навыки и рефлексы менять как-то нужно. Вот и решили мы совместно с Петром Николаевичем добиться изменений в конструкции нового самолёта. Добились? Конечно же! При такой поддержке со стороны Глебова ещё бы не добились.

В Европе разгорался пожар Первой мировой, в заводских цехах то вспыхивало, то настороженно затихало обсуждение доносимых газетами новостей. Собирались тесными компаниями лётчики, делились практическим опытом, травили авиационные байки.

Присутствовали на них и мы с Петром Николаевичем. Вот тут я вживую и услышал о всяческих новшествах, предлагаемых неугомонным исследователем. То возможность приделывать пилу на заднюю балку фюзеляжа для вспарывания оболочки дирижаблей, то болтающийся под самолётом трос с грузом или якорем на конце для выведения из строя вражеской авиационной техники.

Когда услышал последнее предложение, всё-таки не выдержал и чуть было не рассмеялся, с великим трудом удержался. Но, видимо, что-то этакое всё-таки вылезло на моём лице наружу, потому как тут же последовал вопрос:

— Что вы такого смешного в моём предложении увидели, Сергей Викторович? — насупился Нестеров.

— Помилуйте, Пётр Николаевич, к чему такие риски и сложности? Достаточно вместо всех этих… — я даже замялся, как бы поделикатнее обозвать эти несуразные придумки. — Так вот, достаточно будет просто поставить на самолёт пулемёт. Как его уже ставят кое-где за границей.

Моё предложение вызвало много шума и споров. К однозначному выводу не пришли, да это и не нужно. Самое главное, идею в массы подать, а там она постепенно приживётся и воплотится в дело.

— Сергей Викторович, а что вы думаете об ударе вражеского аппарата колёсами своего самолёта? — Это неугомонный Нестеров снова привлёк ко мне всеобщее внимание новым вопросом. Точно! Он же и погибнет в самом начале войны, совершив этот самый таран. Удачный, кстати. И что ему ответить? Народ вокруг безмолвствует, ждёт ответа. Всё-таки авторитет у Петра Николаевича после выполнения в воздухе своей мёртвой петли огромный, всеми признанный.

— Мысль интересная… — сразу же после этих слов пришлось сделать небольшую паузу, потому как вокруг одобрительно зашумел народ. Повысил голос: — Но крайне нежелательная.

— Поясните, поручик, — раздались со всех сторон заинтересованные голоса.

— Как сейчас у нас принято? Лётчик должен заниматься авиаразведкой. И всё! Так? Так. Вы же предлагаете вести активные боевые действия в воздухе. Заниматься уничтожением вражеских аэропланов, воздушных шаров и дирижаблей в небе. Какое же это будет уничтожение, если при таране могут погибнуть обе машины и оба лётчика? Это банальный неравнозначный размен.

— Почему неравнозначный?

— Так понимаю, что с моим первым утверждением о возможной гибели обоих самолётов после тарана никто не спорит? Кроме Петра Николаевича, само собой. Погодите, штабс-капитан, выслушайте сначала. Кто пойдёт на таран? Самый подготовленный и опытный лётчик, решительный, обладающий крепким духом. Как все вы, господа офицеры. Откуда же мы знаем, что во вражеском самолёте сидит точно такой же пилот? А вдруг там только что выпустившийся из авиашколы слушатель? Совершающий свой первый полёт? Неравнозначно? А если повреждения самолётов будут фатальны для обоих пилотов? И оба разобьются? Ведь у вас даже парашютов нет на крайний случай. А ведь при ударе наверняка последует сильный толчок. Есть огромная вероятность просто вылететь из кабины при столкновении. Многие из вас даже не пристёгиваются в кабине ремнями. Вот скажите, Пётр Николаевич, вы во время выполнения своей знаменитой мёртвой петли пристёгивались?

— Конечно.

— Так почему же в обычном полёте этого не делаете?

Ответом послужило красноречивое молчание. Как различаются по своему содержанию направленные на меня сейчас взгляды. От неприязни и откровенного презрения моей трусостью до раздумья наиболее толковой и соображающей части офицеров.

— Хотите испытать последствия тарана на себе? Так сядьте в автомобиль, разгонитесь хорошенечко и врежьтесь в кирпичную стену. Посмотрим, что с вами после такого столкновения будет.

— Но можно же повредить вражеский самолёт колёсами, ударить ими по крылу сверху.

— Можно. А если промахнётесь? Ошибётесь с расчётом? Или что, вражеский пилот так и будет по прямой лететь и под ваш таран подставляться? Нет, он тоже будет маневрировать и стараться уничтожить ваш аппарат. Поэтому лучше установить на самолёт пулемёт и просто расстрелять своего противника.

— Но это же…

— Что это же? Это враг, и вы на войне. Или вы собираетесь перед боем расшаркиваться в поклонах да руку своему противнику жать, а после извиниться за нанесённые раны, так, что ли? Вы офицеры, солдаты своей Отчизны, присягнувшие на верность Царю и Отечеству, значит, обязаны просто и без затей уничтожать врага любыми возможными способами. Чем больше вы уничтожите вражеских солдат, тем меньше они заберут наших жизней, тем быстрее война закончится. Для этого нужно самим остаться живым, а не размениваться на тараны. Учитесь стрелять в полёте, вам это скоро пригодится. И про ремни не забывайте, господа. Обидно будет вылететь из кабины во время какого-нибудь резкого манёвра и после сожалеть об этом во время свободного падения до самой земли, провожая бессильным взглядом уцелевший аэроплан противника. А земля она твёрдая и ошибок не прощает.

Я потёр свой шрам на лбу. Оглядел притихших офицеров, поднялся, попрощался со всеми коротким кивком и ушёл. Пусть задумаются, небожители, да донесут мои размышления до других. Надеюсь, что-то да в их головах останется.

На улице меня догнал Нестеров.

— Погодите, поручик. Завтра я уезжаю, хотел попрощаться. Приглашаю на дружеские посиделки.

— Куда, Пётр Николаевич?

— Да хотя бы в ближайший ресторан. Пойдёмте, посидим.

— Пойдёмте…

А почему бы и нет? Рабочий день закончился, можно и посидеть, попрощаться с капитаном. Интересно, он только со мной посиделки затеял, или ещё кто-нибудь будет?

Заняли указанный столик, сделали заказ. Кроме нас за столом никого. Вышколенный официант молча сервировал стол и испарился, чтобы тут же объявиться с запотевшим графинчиком и горячими закусками. Приняли по первой, закусили, помолчали. Вторая не задержалась, а там и третья подошла. Наконец-то немного отошёл после напряжённого разговора, расслабился. И Нестерову как-то не по себе, я же вижу. Вилкой жюльен ковыряет, почти не закусывает.

— О чём так глубоко задумались, Пётр Николаевич?

— Вернусь домой, в отставку подам. Свою мастерскую открою, буду самолёты и моторы строить.

Так, так, так…