Раздел имущества - Диана Джонсон

Сказав так, она сразу же поняла, что допустила бестактность. Остальные не упоминали о тех шумах, которые замечали в США, но по выражению лица Мари-Франс Эми поняла, что она сама была к этому нечувствительна. И Эми не хотелось портить день шовинистическими замечаниями.

— Почти так же, как американцы, — добавила она, торопясь исправить положение. Ей пришло в голову, что впервые в жизни она оказалась единственной американкой в группе — ну, не считая Кипа, конечно. В то же время ей было легко, как будто она была им не чужая. По крайней мере, на лыжне она вполне вписывалась в их компанию, в отличие от урока кулинарии или застольной беседы, пусть даже ее это не очень беспокоило.

Свое удовольствие от пребывания в отеле «Круа-Сен-Бернар» Эми объясняла, во-первых, большим количеством людей, которые говорили на английском языке, хоть они делали это далеко не всегда и несмотря на то, что это не помогало ей учить французский, во-вторых, общим дружеским настроем и хорошими манерами собравшихся здесь людей, даже французов, в отличие от того, что вам часто доводится о них слышать, и, наконец, везением: ей посчастливилось оказаться среди очень милых, интересных людей. Даже английский братец, который поначалу казался британской смесью сдержанности и вежливости, все больше становился похожим на приятного нормального парня и довольно хорошего лыжника. Она начала подумывать, не продлить ли ей свой отпуск в горах, перед тем как отправиться на поиски новых приключений в Париж.

Все надеялись, что им предстоит чудесный день. После появления нескольких голубых окошек небо совсем очистилось, что обещало солнечную погоду, а снег оказался просто идеальным для катания на лыжах: ночью землю немного припорошило свежим снежком. В своих ярких костюмах они походили на космонавтов, высадившихся на белой планете, или на спортсменов, готовых выступить на Олимпийских играх, особенно Кип, на парке которого имелись разные петельки и зажимы для походного снаряжения и у которого были толстые поношенные перчатки и потертые ботинки, внушающие к нему уважение, как к бывалому лыжнику.

Хорошенькая американка Эми вела себя спокойно и уверенно. Руперт относился к ней немного настороженно после собрания у господина Осуорси, на котором она задавала острые вопросы. Кроме того, ее голос, такой же ужасный, как у некоторых американок, имел, несомненно, американские интонации. Руперт всегда настороженно относился к деловым женщинам, как и положено это делать, но в качестве лыжницы она показалась ему очень милой и женственной, и мадам Шатиньи-Дове тоже оказалась спокойной и уверенной. Что касается того, насколько хорошо они катались, то этого не узнаешь, пока не начнешь спуск, как и в теннисе — пока не сыграешь первую партию. Присутствие Поля-Луи ободряло. Это был красивый загорелый француз, молчаливый, с приятными манерами. Знакомясь с Рупертом, он коснулся его руки своей затянутой в перчатку рукой, как это делают боксеры, приветствуя друг друга на ринге.

— Спасибо, что подумали обо мне, планируя эту вылазку, — обратился Руперт к Эми. — Мне бы не хотелось упускать такую возможность.

— О, не благодарите меня, — откликнулась Эми.

Когда все собрались, можно было отправляться. Разделившись на пары, они расселись по креслам подъемника и понеслись к небу, думая каждый о своем. Чтобы добраться до Сен-Жан-де-Бельвиль, требовалось проделать хороший путь, как это уклончиво называлось: каких-то тридцать-сорок километров, начиная с вершины ледника, которая находилась в трех тысячах футах над ними и к которой вела сложная система канатных дорог, потом захватывающий дух спуск по крутым склонам в направлении самой отдаленной из долин. Руперту показывали маршрут на карте, но теперь, воочию увидев высоту гор и необозримость пространства, которое им предстояло преодолеть, он на минуту засомневался, достаточно ли прочны его лыжи, чтобы он мог не отстать от остальных, и насколько трудным для него окажется местный рельеф.

— Ooh-la-la, que c’est beau![99], — сказала Руперту Мари-Франс — она сидела с ним рядом. Она смотрела на проплывающие под ними мерцающие горные пики, похожие на взбитые яичные белки.

— Да, абсолютная красота, и ничтожность человека и тому подобное, — согласился Руперт. По лицу женщины было видно, что она очень удивилась, услышав такое из уст англичанина: она весело шлепнула себя по коленке.

— Oui, c’est super beau[100], — сказал Поль-Луи Эми, которую он никогда не упускал из виду, так как она была его основной клиенткой. Хотя, как хороший пастух, он следил за всей группой. Пока они висели в воздухе, преодолевая пространство, Эми обернулась и крикнула остальным, что никогда не видела ничего похожего на этот простор, где не ступала нога человека, и горы, укрытые снегом и облаками, такие равнодушные к человеческому вторжению. В этом и состоял смысл лыж: наслаждаться красотами природы и вспоминать о ничтожности человека перед ее лицом. Эми хотелось испытать более оригинальные, более сокровенные чувства, чем это. Какой ограниченной она себя чувствовала, какая трагедия, что она не родилась поэтом или кем-нибудь другим, обладающим эмоциональным творческим характером, кем-то, кто знал бы, что делать с эмоциями, которые охватили ее в этот момент. Она сразу же ощутила восхищение Робином Крамли, который пытался выразить невыразимое, и снова дала себе обещание прочитать его стихи.

Кип сидел с отсутствующим видом. Его мысли бродили совсем в другой стороне. Он думал о том, что видел вчера: о том, как Керри на минуту привала в сознание. Никто этого не видел и не поверил ему, как будто, если вы молоды, то не должны верить тому, что видите собственными глазами. Кип был в подавленном настроении, потому что все еще думал, что это он стал причиной лавины, и к тому же он беспокоился о сестре, так как не навестил ее в больнице сегодня утром. Может, ему повернуть назад и съехать до больницы на лыжах? Наверное, он снова возьмет с собой Гарри. Возможно, теперь, когда холод, сковавший ее сознание, немного отступил, она сможет услышать своего малыша? Когда они поймут, что именно он стал причиной лавины?

Другие лыжники удивлялись Кипу, который время от времени съезжал с лыжни и громко кричал и гикал в каньонах, — никто не понимал почему. Мальчишеское поведение не могло объяснить все это. А он пытался узнать, мог ли он заставить снег сдвинуться с места просто звуком своего голоса.

— Здесь лавина Вальмери застигла лыжников. Взгляните на тот мусор: это остатки веточек и сломанные деревья, — Поль-Луи показал на другую сторону склона. Эми думала о том, где находились в тот момент бедные лыжники и как их нашли в глубоком непроходимом снегу, заполнившем ущелье справа от них? Бывала ли там она сама? Что-то, находившееся за пределами видимости, очень ее напугало.

* * *

Лыжи — это очень одинокий вид спорта: лыжник находится наедине со своими коленями и лодыжками, ощущением ног в ботинках, мыслями только о следующем трамплине или повороте на трассе, пока он не достигнет конца пути у подножия склона и не сможет присоединиться к своим товарищам, чтобы спуститься на фуникулере. Тогда они начнут обмениваться впечатлениями и радоваться. Сидя в кресле подъемника над леденящим душу пространством, можно было немного поболтать, закрывшись от солнца, или повозиться с креплениями. Оставшиеся километры были преодолены без осложнений, в общей компании, но по одному, и все были довольны, особенно, когда стало ясно, что они не вызвали неудовольствия Кипа своими лыжными навыками. На северных склонах оказалось несколько ледяных проплешин, но в целом они добились хороших успехов, наслаждаясь прекрасным пейзажем, покусыванием мороза, сверканием снега и скрипом лыж. День был достаточно светлым, за исключением тех недолгих мгновений, когда на солнце набегали легкие облачка, вскоре уносимые прочь легкими порывами ветра. Небольшие команды французских детишек, похожих на крошечных лесных троллей, проносились мимо них со свистом в сопровождении белоснежек — их monitrices[101].