Раздел имущества - Диана Джонсон

* * *

Для такой американки и городской жительницы, как Керри Венн, которая выросла в Портленде, штат Орегон, музыка, постоянно звучащая как фон в американских магазинах и на эскалаторах, была неотъемлемой частью сознания. Ощущение, что она слышит музыку, было не таким четким — она не могла бы уверенно сказать, что слышала эту музыку и даже узнала ее: «Мы мирные овечки…» Это был просто рефлекс памяти. Мелодия, исполняемая на флейте, вытеснила все остальное и стала ее сознанием на какой-то момент, пока в голове не собрались обрывки мыслей и она не поняла, что слышала эту мелодию раньше. Ей показалось, что ей снится сон, потом она отделила себя от сна и почувствовала, что под ней находится кровать, а на ней — легкое покрывало. Она осознала, что лежит в кровати и что реальные звуки музыки адресованы ей.

Керри открыла глаза. Потолок Что-то мешает, какие-то штуки привязаны к ее рукам и больно тянут кожу с тыльной стороны обеих рук. Трубочка или что-то подобное между ног. Кажется, это больница. Тогда почему звучит прекрасная музыка, которой положено звучать на другом краю белой пустыни, где она, как ей казалось, только что была? Музыка прекратилась, и над ней появилось красивое улыбающееся лицо.

— Superbe[102], — сказал какой-то голос, — она просыпается. На нее внимательно смотрели сверху другие лица. Керри на секунду отлетела туда, где только что была, затем опять вернулась назад. Кто-то что-то накручивал ей на руку. Ее попросили, и Керри сжала руку.

— Oui, oui, oui, — сказала медсестра. — Elle serre la main[103].

Керри подчинилась приказу и открыла глаза. Медсестры улыбнулись друг другу, и сестра Бенедикт пошла звать доктора, потому что именно он должен был решить, когда отключать аппарат для коматозных пациентов, а ее кома уже отступала, и скоро ей уже будут не нужны дыхательные трубки, монитор сердечной мышцы и все остальное, и можно будет говорить и вознаградить себя за терпение. Это потрясающее событие быстро распространилось по больнице и достигло даже медиков, прилетевших забирать коматозного мужа их пациентки и его сложную систему трубок и аппаратуры и укладывавших все это на носилки вместе с ним. На некоторое время они оставили свое дело, чтобы посмотреть на эти глаза, открывавшиеся и закрывавшиеся по команде, и чтобы полюбоваться на жену, которая была более послушна и к которой явно возвращалось сознание.

— Bienvenue, madam[104], — произнес кто-то, и другие голоса вокруг говорили: «Воп, Керри, bon»[105]. Она постаралась снова найти первое лицо — таким милым, приветливым оно было. И вот нежная флейта заиграла опять, и кто-то погладил ее по голове, и голоса вокруг стали громче. Керри попыталась поднять голову, но не смогла. Она почувствовала, что ее горло что-то сжимает, в горле торчали какие-то предметы, похожие на прутья, они причиняли боль, и она постаралась до них дотянуться, чтобы вытащить.

— Успокоительное, — сказал кто-то. — Мы не можем вынуть трубки до завтра, пока не убедимся, что все в порядке. Может быть, сегодня, ближе к вечеру. А до этого — легкое успокоительное. Ей не надо говорить.

— Теперь она быстро придет в себя, — послышался другой голос.

— Бедная женщина, — говорили друг другу медсестры, пока продолжалась подготовка Венна к отправке. — После таких страданий очнутся, чтобы узнать, что мужа увезли в Лондон.

— Представьте только, как обрадуются остальные, — сказала Виктуар, откладывая флейту. — Я теперь думаю, не надо ли мне поехать в Лондон с господином Осуорси. Вижу, что отец еще больше нуждается в музыке: его жена, кажется, и так собиралась прийти в себя.

Обсуждение продолжалось. Часть его Керри слышала — временами она погружалась в забытье, а потом из него выныривала: туда и обратно. Кто-то что-то добавил ей в физиологический раствор, и она заснула глубоким сном.

Было уже больше часа. Деревня Сен-Жан-де-Бельвиль состояла из серых каменных домов, поросших мхом, устойчивых, защищенных от лавин. Они с самодовольным видом теснились в неглубоком ущелье, по которому проходило русло небольшой покрытой льдом речушки. Эми решила, что никогда в жизни не видела ничего более красивого. Бистро «Эдельвейс» было хорошо видно с другой стороны ровного поля, находившегося у подножия склона, по которому они спустились, и они направились к нему, кто на лыжах, кто сняв их и неся в руках. Дойдя до дома, они поставили лыжи на стенд, укрепленный около каменной стены. Владелец заведения поджидал их у двери и сообщил, что их друзья уже тут. Войдя, они увидели, что в нише у окна был организован столик на восьмерых, за столиком сидели Поузи, Эмиль и Робин и наливали себе из кувшина белое вино местного производства. Они оставили Виктуар в больнице. В ответ на взволнованные вопросы Руперта они сообщили, что с самолетом все идет по плану.

Компания, прибывшая на машине, приветствовала лыжников и громкими поздравлениями, в которых, однако, сквозила небольшая зависть. Эми посадили рядом с Робином Крамли, и она оказалась напротив Эмиля и Поузи, сидевших подле друг друга с видом, который был знаком Эми, но который она затруднялась определить — тесного знакомства, когда люди чувствуют себя непринужденно в присутствии друг друга. С другой стороны рядом с Эми оказался Поль-Луи, он налил ей в бокал вина, предупредив:

— Я вам много не наливаю: мои лыжники должны вернуться в целости и сохранности.

Владелец ресторанчика предложил им на выбор несколько местных блюд: тарталетки, фондю, раклетт[106] и ликер, приготовленный из местных растений: им показали одно из них — оно росло в кадке у окна. Эми предоставила выбирать Полю-Луи, который решил, что все будут есть раклетт, зеленый салат и возьмут еще вина.

— Ну, что там было? Что вы делали? — посыпались на них вопросы. Однако все лыжники испытывали совершенно одинаковые чувства по поводу замечательно проведенного утра и не нашли в себе достаточных сил для красочных описаний. Они, или скорее Руперт, отчитались о своих ощущениях на крутых сверкающих склонах и безбрежных ледяных просторах. Вскоре все оживились: на столе появился специальный агрегат для изготовления раклетт, впечатляющих размеров машина, похожая на гриль. С ее помощью надо было расплавлять кусочки сыра на поверхности вареного картофеля — официант продемонстрировал, как это надо делать.

Эми по-прежнему была в восторге от того, что среди ее товарищей — представители разных национальностей. И хотя дома все ее друзья и коллеги, несомненно, были личностями, но все были при этом американцами, за исключением двух человек, приехавших из Индии. Англичанин Крамли казался Эми особенно смелым, к тому же он явно обладал организаторскими способностями. Несмотря на то что сам он не ходил на лыжах, Крамли, по мнению Эми, являлся связующим звеном их компании: очевидно, в его жилах текла кровь полярных исследователей. Француженка Мари-Франс отличалась утонченной элегантностью и бесстрашием, хотя ей и приходилось прятаться от солнца. В этом француженка была не одинока: на удивление, атлета Поля-Луи тоже беспокоили эти проблемы, хотя загар и входил в число опасностей, связанных с его профессией. Казалось, Поль-Луи ничего особенного не делал, но он дал Эми массу полезных советов по поводу того, как заранее определять неровности на лыжне. Он, Мари-Франс и Эмиль, все соотечественники, хотя и из разных слоев общества, по-видимому, были чем-то связаны, это подтверждалось их анекдотами о французах, некоторым опасением того, чтó англичане могут сказать или сделать, и их одинаковой реакцией на то, что случилось потом. Эми также заметила, что Поузи беспокоило присутствие Эмиля, даже несмотря на то, что тот был ее родственником, но это как раз можно было понять: присутствие Эмиля ее тоже заставляло волноваться.