Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника - Матвей Ганапольский

Я медленно погружался в сладкий сон.

Жар-Птица терпеливо сидела на еле видимой радуге, излучая сияние, и ждала момента, чтобы присниться.

И совершенно зря!

Разве можно заснуть, если вашу кровать качает огромный мохнатый кот и оперным баритоном поет:

Придет серенький волчок

И ухватит за бочок!..

* * *

А ТЕПЕРЬ НЕСКОЛЬКО РАССКАЗОВ О СЕБЕ И О ТОМ, КАК Я ВИЖУ ЖИЗНЬ.

ОДНО ИЗ САМЫХ МОИХ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ КАЧЕСТВ – ЭТО САМОИРОНИЯ.

Я ВООБЩЕ СЧИТАЮ, ЧТО ЭТО ГЛАВНОЕ КАЧЕСТВО, КОТОРОЕ ПОЗВОЛЯЕТ ТЕБЕ ЖИТЬ ТАК, ЧТОБЫ У ТЕБЯ ОТ ЗАЗНАЙСТВА И ЗВЕЗДНОЙ БОЛЕЗНИ НЕ ПОЕХАЛА КРЫША.

ВОТ ПОЧЕМУ В ЭТОЙ ЧАСТИ КНИГИ ВЫ ВСТРЕТИТЕСЬ НЕ С ДЖЕЙМСОМ БОНДОМ И ДЖОННИ ДЕППОМ, А С РЕАЛЬНЫМ ГАНАПОЛЬСКИМ.

С МОИМИ ЧУВСТВАМИ И ИСКРЕННИМ ОТНОШЕНИЕМ К ЖИЗНИ, КОТОРОГО Я НЕ СТЕСНЯЮСЬ. Я НЕ ЦИНИК, И ЭТО ТОЖЕ СЧИТАЮ СВОИМ ПЛЮСОМ.

В ЭТИХ СМЕШНЫХ И НЕМНОГО ГРУСТНЫХ РАССКАЗАХ Я ГОВОРЮ О СЕБЕ И МОИХ ДРУЗЬЯХ ОТКРОВЕННО И БЕЗ ПРИКРАС.

И КОНЕЧНО ЖЕ Я СМЕЮСЬ НАД СОБОЙ.

ЛУЧШЕ Я ПОСМЕЮСЬ НАД СОБОЙ ПЕРВЫМ!..

Однажды мы с женой бродили по Риму, пытаясь найти что-то вкусненькое. Внезапно в одной из улиц возле piazza Barberini мы увидели, что возле входа в ресторан стоит певец Паваротти, только в белой поварской одежде.

При ближайшем рассмотрении мы поняли, что этот человек просто очень похож на Паваротти, но ловко использует это сходство. Он оказался хозяином этого ресторана, и мы быстро подружились. Усевшись за столик, как-то сам собою начался разговор, и мы услышали от него удивительную историю этого ресторана.

Его прапрапрадед был конюхом у герцога, а в этом помещении была конюшня. Герцог был очень доволен своим конюхом и в конце концов подарил ему эту конюшню, но с условием – он не имеет права это место продать, иначе сразу потеряет право на собственность. Когда конюх ушел со службы, а из этого помещения увели лошадей, то он открыл там первую свою харчевню.

И вот уже почти две сотни лет тут работает ресторан. И даже настоящий Паваротти приходил сюда несколько раз обедать, о чем свидетельствуют фотографии на стенах.

Действительно, на стенах, в подтверждение слов хозяина, висели фотографии, где два одинаковых Паваротти весело улыбались в объектив.

Но главное произошло чуть позже.

Наш новый друг сел за соседний столик и сказал нам, что сейчас будет обедать.

Он отдал распоряжения, и черед минут пятнадцать наши глаза полезли на лоб.

Ему вынесли огромную миску спагетти. Именно миску, в которой обычно делают салат, когда принимают гостей.

Посыпав спагетти чуть ли не килограммом пармезана и отпив вина, наш друг принялся за дело.

Он опустошил миску до последней макаронины, но то, что произошло далее, вообще не вкладывалось ни в какие ворота.

Ему вынесли стейк.

Стейк был величиной с пиццу и толщиной в кирпич.

Я был во многих стейк-хаузах, но никогда не видел таких стейков.

Он снова отпил вино и принялся поглощать стейк с невероятной скоростью.

Вскоре его трапеза была закончена, он аккуратно вытер бороду салфеткой, и тут увидел наши вытянутые лица.

Усмехнувшись, он сказал, что сейчас обедать не будет – этой легкой закуски пока достаточно.

Жена восхищенно посмотрела на обжору «Паваротти» и заявила, что требует, чтобы я ее водил сюда ежедневно, ибо это лучший аттракцион из всех, которые могла подарить ей Италия.

Жена как всегда была права, но я заметил, что если бы между спагетти и стейком этот Паваротти еще глотал и жареные гвозди, то ему вообще бы не было цены.

После ресторана, попрощавшись с Паваротти и пообещав навещать его каждый наш приезд в Рим, что мы неукоснительно соблюдаем, я задумался о роли ресторанов в моей жизни.

Мысли были невеселые.

По идее я должен быть завсегдатаем ресторанов, ибо журналистская профессия как бы навевает простую мысль – парень, а не устал ли ты сидеть за компьютером? Ведь ты уже написал целые полстраницы текста, не пора ли подкрепиться. Кроме того, меня, как известного журналиста, должны бесконечно пытаться коррумпировать. А передавать миллионы за проплаченные материалы лучше всего в дорогих ресторанах – во всяком случае, я подобное видел в кино.

То есть, независимо от повода, вняв призыву собственного организма, я должен встать и отобедать в каком-то ресторане, причем не жалкий комплексный обед, а какое-то серьезное блюдо. Блюдо, требующее благородной сосредоточенности над тарелкой и пары литров светлого пива, которое, с каждым глотком, делает серый день цветным, а тяготы журналистики менее ощутимыми.

На фоне этих вполне ясных планов остается не совсем понятным, почему мой поход за едой всегда заканчивается какой-то жалкой сосиской в тесте или в крайнем случае шаурмой, в которую по знакомству мне кладут чуть больше салата, чем другим.

Я чувствую, что что-то не так, но не могу понять что именно.

Понятно, что я должен сидеть в мягком кресле в окружении вышколенных официантов и накрахмаленных салфеток.

Я должен долго изучать меню, а официант с благородной сединой должен терпеливо ждать, пока я кивком разрешу принести мне хотя бы обычную воду с кубиками прозрачного льда.

Кстати, а почему обычную воду?

Разве я не должен потребовать ту самую воду, которая красивыми струями стекает с горных вершин французских Альп.

Вода должна быть без газа – воду с газом в ресторане пьет только «офисный планктон».

Сам ресторан обязательно должен быть французский или итальянский – картошка с селедкой или мягкие мамины котлеты с гречкой должны быть выкинуты из головы, как эстетически устаревшие.

Я все это понимаю. Я не понимаю только, почему при этих мыслях в голове все заканчивается сосиской в тесте или шаурмой в желудке.

Ведь меня не отнесешь к рестораноненавистникам.

Более того, я, к примеру, обожаю наблюдать в фильмах сцены, где гости сидят в ресторане. Особенно эти сцены великолепны в фильмах про Джеймса Бонда.

Пристрелив очередного злодея, Бонд идет в ресторан, прихватив какую-то новую сексуальную подружку.

Там он сидит в шикарном костюме с бабочкой и, аккуратно отрезая крохотные кусочки фуагра, кладет их в рот.

Вино Бонд выбирает безошибочно, хотя это не трудно, ибо когда на деньги английского бюджета ты покупаешь его по цене от тысячи долларов за бутылку, тебе плохого вина не дадут.

При этом Бонд ведет со своей девушкой беседу, намекая на секс после чизкейка, одновременно наблюдая за негодяем, который хочет его пристрелить еще до секса и до чизкейка.