Ассимиляция - Джефф Вандермеер

А потом с моря до него донесся тихий рокот мотора. Должно быть, там, не включая сигнального огня, проехала моторка. Единственным источником света, кроме луны и звезд, была еле различимая красная пульсирующая точка на острове – крошечная, с булавочную головку.

Но когда он вернулся к маяку, у двери его поджидала тень. Генри.

– Не волнуйтесь, здесь только я, – сказал Генри. – Остальные ушли.

Саул вздохнул, оперся о рукоятку топора.

– Ну почему вы все никак не уедете, Генри? Долго еще будете мне обузой? – Он испытывал облегчение, что женщин видно не было.

– Обузой? Да я для вас просто подарок, Саул. Потому что я понимаю. Знаю, что происходит.

– Я ведь уже говорил. Не знаю и знать не хочу, о чем вы талдычите.

– Саул, это я продырявил прожектор, пока Сьюзен не было. Я один.

Саул едва сдержал смех.

– И что, из-за этого я должен вас слушать? Потому что вы обошлись с маяком, как вандал?

– Я сделал это только потому, что знал: там, внутри, что-то есть. Должно быть. Только в этой точке мои приборы не зарегистрировали… ровным счетом ничего.

– И что с того? – Разве это не означает лишь то, что попытка обнаружить странные явления с помощью ненадежных приборов заранее обречена на провал?

– Но, Саул, почему у вас такой загнанный вид, словно это место посещают призраки? А ведь так оно и есть. Вы это знаете, и я знаю. Пусть даже больше никто не верит.

– Вот что, Генри… – Тут он осекся. Стоит ли пускаться в объяснения, почему вера в Бога вовсе не предполагает автоматически и веру в привидений?

– Не надо ничего говорить. Но вы знаете правду – оно внутри вас. И я его выслежу. Непременно найду. – Генри будто силился доказать ему что-то.

Вся эта пылкость и настойчивость Генри, то, как свободно он болтал, напугали Саула. Словно Генри сбросил маску, стал самим собой, обнажил свою душу, и под этой благопристойной личиной Саул вдруг обнаружил самого опасного и упрямого представителя своей паствы, еще с тех времен, как он служил в церкви на севере. Из тех, что считают себя избранными, кого не сбить с праведного пути. Та часть «Бригады легковесов», что отвечает за прозрение. Нет, последователи ему не нужны.

– Я все равно не понимаю, о чем вы толкуете. – Смотритель маяка заупрямился. Он не хотел, чтобы его во все это втягивали, он и так чувствовал себя совсем больным и слабым. И пара-тройка странных сновидений еще не означали того, что пытался раздуть из них Генри.

А сам Генри не обратил на его слова внимания и продолжил:

– Сьюзен считает, что катализатор они принесли с собой. Но это не так, пусть даже я и не могу сказать вам, сколько этапов, процессов и экспериментов понадобилось, чтобы подвести нас к этому. И тем не менее это произошло. После того как мы потратили столько лет на поиски в самых разных местах и получили столь ничтожные результаты.

Вопреки всякому здравому смыслу, лишь потому, что Генри все больше казался ему жертвой, Саул спросил:

– Может, тебе помощь нужна? Скажи толком, что происходит, и я постараюсь помочь. Скажи, кто была та женщина?

– Забудьте, что вы ее видели, Саул. Больше никогда не увидите. Поверьте, ей равно безразличны и мир сверхъестественного, и стремление узнать правду.

Тут Генри улыбнулся и зашагал прочь. Куда он отправился, Саул не имел ни малейшего понятия.

Половина стены взорвалась, тысячи глаз уставились на Контроля, отброшенного назад, распростершегося в пыли и обломках. Голова раскалывалась, боль пульсировала в боку и левой ноге, но он заставил себя лежать неподвижно. «Притворись, что ты мертвец, а не то тебе конец». Строчка из книги о монстрах, которую в детстве читал ему отец. Поднялась не к месту из глубин памяти, словно сигнальная ракета. Эти слова врезались ему в память, повторялись снова и снова. «Притворись, что ты мертвец, а не то тебе конец». Постепенно кирпичная пыль стала оседать, но на него по-прежнему давил взгляд всех этих глаз. Даже когда возле уха хрустнуло стекло – этот мертвящий звук, этот жадный кошмар, – даже когда огромная масса проползла у самых ног. Он с трудом подавил желание открыть глаза и посмотреть – ведь он притворялся, что мертвец, а не то придет конец. Где-то справа от него валялся армейский нож, и еще резная фигурка, подарок отца, выпавшая из кармана. И он, распростертый на земле, инстинктивно протянул дрожащую руку, пытаясь нашарить их. Его трясло, он мелко дрожал, движение гигантского существа отзывалось болью в костях и мышцах, словно рвалась на свободу ясность, что-то внутри его, одинокое, тянущееся наружу. Притворись, что мертвец. А не то тебе конец.

Но хруст стекла не прекращался, стекло хрустело, и источник этого звука находился где-то по ту сторону стены, продвигаясь все дальше, приковывая к себе его внимание. Сапоги? Ботинки? Голые ноги? Нет. Когти? Копыта? Реснички? Плавники? Он подавил дрожь. Удастся дотянуться до ножа? Нет. Если бы он смог дотянуться до ножа вовремя, если бы нож тут смог чем-то помочь, всего этого бы не случилось, хотя нет, случилось бы, потому что могло быть только так. Прорыв границы, только никакой границы нет. Все начиналось так медленно, словно долгое путешествие, имеющее какой-то смысл, а теперь всё понеслось кувырком. Слишком быстро. Как дыхание, что становилось светом, превращалось из тумана в лучи, доходящие до самого горизонта, но не забирающие его с собой. Что там, по ту сторону разрушенной стены? Какое-то новое существо? Или старое? Но не ошибка. Осталось ли в этом создании что-то от человека, с которым он был знаком лишь косвенно, через ее копию? Он узнавал эти глаза.

И вот некая часть этого нечто подмяла его под себя, обездвижила, придавила к полу с такой силой, что он вскрикнул. Что-то вроде затмения в голове, плотного, осязаемого, подавляющего волю. Оно обшаривало его сознание в поисках чего-то неведомого, заставляло его вглядываться в глубины собственного разума и находить то, что оставил там Лаури, ужасающие, непоправимые вещи, и свидетельства того, что мать помогала ему. «Ну-ка, проверь сиденья на мелочь» – так вроде бы говорил дедушка Джек? Или не говорил? Грубые очертания пистолета в его руках, алчный взгляд дедушки Джека, но даже это детское воспоминание казалось туманным, как дымок от сигареты человека, стоящего в тени, в дальнем конце длинной темной комнаты.

Эти тысячи глаз рассматривали его, читали с огромного космического расстояния, словно биолог одновременно существовала здесь и где-то на другом конце Вселенной. Ощущение, что тебя видят, а потом облегчение и в то же время острое разочарование от того, что оно отпустило, словно выплюнуло тебя. Отвергло.

А потом раздался звук – словно что-то прошило небо и нырнуло в волны, и это ужасное давящее ощущение начало ослабевать, и страшная боль в костях стихла, и он превратился в грязное и жалкое отвергнутое человеческое существо, рыдающее на полу разрушенного маяка. И вернулись слова, такие как сопутствующий ущерб, и сдерживание, и контратака, и он повторял их, как заклинания, как некие магические формулы, которые работали в том далеком мире, но только не здесь. Он снова контролировал себя, но это было бессмысленно. И скульптуры отца, что стояли на старом заднем дворе, падали одна за другой, точно кегли. Шахматные ходы, которыми они обменивались с отцом в последние его дни, незадолго до смерти. Давление фигуры, которую он сжимал в пальцах, и пустота, когда разжимал.