Опасный водоворот - Андраш Беркеши

комнате царили чистота и порядок. На стене — увеличенный фотопортрет красивой женщины. «Жена, — решил Фараго. — Симпатичная бабенка». Этажерка из трех полок забита книгами. Наверху небольшой бюст Ленина.

— Ну-ка, ну-ка, что почитывает наш приятель? — осклабившись, сказал Фараго и остановился возле полок с книгами. — Сочинения Ленина, Сталина, политические книги. Библии, — насмешливо произнес он. Взор его скользнул дальше. — Ого, и это тоже читает господин майор? Флобер, Стендаль, Бальзак, Томас Манн, Драйзер, Гомер… Сноб, культурный сноб, — махнул рукой Фараго и отошел к окну.

— Ну вот я и вернулась. Прошу вас, — появилась в комнате тетушка Хидвеги. Она с тревогой думала: «Чего они хотят? А глазищи-то какие у этого полицейского!» — Садитесь, пожалуйста! — продолжала она вслух.

— Скажите, тетушка, где ваш сын? Мы бы хотели поговорить с ним, — начал Фараго.

— На работе. Пойдите лучше туда, — посоветовала тетушка Хидвеги. «Это дурные люди! Они не из МВД!» — мелькнула у нее догадка. И, обращаясь к пришельцам, добавила: — Уж больше недели домой не приходит…

— Бабуска, бабуска!

Это вбежала в комнату Анико. Увидев в комнате двух незнакомцев, она умолкла, бросилась к бабушке, вцепилась ей в юбку и, засунув указательный пальчик в рот, уставилась на Фараго и его приятеля.

— А мы, тетушка, хотим здесь с вашим сынком потолковать. Здесь! — подчеркнул Фараго. — Так и для него будет лучше.

Тетушка Хидвеги побледнела. «Недоброе они задумали, недоброе», — преследовала ее тревожная мысль.

— Ну, тогда подождите. Но… по-моему, он уехал в провинцию… — «Может быть, поверят?» — думала старушка и лгала, не отдавая себе отчета.

— Тетушка, у нас нет времени ждать. И перестаньте врать. Лучше позвоните ему по телефону и попросите скорее приехать домой. Скажите, что девочка сломала себе ногу. Поняли?

Старая женщина, не отвечая, судорожно вцепилась пальцами в край стола. Она чувствовала, что начинает дрожать.

— Ну, быстрее, быстрее! — подходя к телефону, сказал Фараго. — Какой номер?

Мать Хидвеги молчала. «Говорить нельзя. Нельзя. Они пришли забрать Кароя!» — проносилось в голове матери, и перед глазами вставала жуткая картина, виденная на улице Аради: повешенный человек с табличкой на шее: «Так будет с каждым а́вошем». «Нет, умру, но не скажу!»

И мать Хидвеги молчала.

— Не упирайся, старуха, шевели языком! — заорал на нее Шувегеш и для пущей важности положил руку на автомат.

«Убьют? Ну и пусть! Только бы сразу, в сердце… Нет, ничего не скажу! «Так будет с каждым а́вошем»? Нет, им не удастся расправиться с Кароем… А может, и меня не убьют? У этого полицейского тоже, наверное, есть мать… Надо сказать ему: пусть он подумает о своей матери! Язык словно отнялся… Надо бы услать отсюда Анико — не задела бы ее пуля… Но почему не идет этот Шиллер? Хоть бы он пришел… Как страшно умирать!» — вихрь мыслей пронесся в голове старой женщины.

— Ну, так как же, старуха? Скажешь или нет?

— Погоди! — остановил его Фараго. Взглянув на ребенка, он задумался. — Слушай, тетка! Если не скажешь номер телефона, мы заберем с собой девчонку. И больше ее не увидишь. Выбирай одно из двух да побыстрее. Даю минуту на размышление, — добавил Фараго, посмотрев на часы.

Анико безмолвно взглянула на бабушку и зарылась лицом в ее передник.

«Анико? Нет, ее я вам не отдам! Берите меня, все равно я — старый человек, — хотела сказать тетушка Хидвеги, но не смогла. Из ее плотно сжатых губ не вырвалось ни звука. — Какие жестокие люди! Карой — сын мой, Анико — внучка! Убить одного из них? Звери, а не люди! Бессердечные звери! Разве у них нет матери? Но все равно кто-нибудь из них погибнет: Карой или Анико! Да, эти звери убьют, непременно убьют. Погибнет Карой, останется Анико. Погибнет Анико, будет жить Карой… и я. Но я тоже умру… Я не перенесу этого… А что если умру только я?»

— Говори, старуха, полминуты прошло! — услышала она.

«Зачем же говорить? — пронеслось в голове. — Зачем, если я все равно скоро умру? Анико они, может быть, не тронут. А я умру!»

Старая женщина беспомощно билась в паутине бессвязных мыслей. Рассуждать она была уже не в состоянии. Перед ее мысленным взором с удивительной отчетливостью вставало далекое прошлое. Проносились картины собственного детства, маленький Карой стоял перед ней, как живой, улыбался давно умерший муж. Бессвязные, беспорядочные картины…

— Ну как? — ворвался в ее мысли тот же нетерпеливый голос.

— Нет, — простонала старая мать Хидвеги, прижав к себе Анико, и громко зарыдала, — нет, этого вы не сделаете!

Сознание опасности передалось и девочке. Квартира огласилась горьким детским плачем. Фараго нервничал: «Что делать, что теперь делать? Эта старая ведьма ничего не скажет. Пристрелить ее? Но от этого Хидвеги не появится здесь, а значит, я так и не узнаю, где хранятся материалы по моему делу… Если бы узнать, где находится Хидвеги. Черт возьми, какой я идиот! — и Фараго хлопнул себя ладонью по лбу. — Он может быть только в одном из двух мест: или на площади Рузвельта или на улице Йожефа Аттилы. Хорош же я контрразведчик! Надо действовать и как можно скорее! Время не ждет…»

Шувегеш тоже начинал терять терпение. Он не выносил женского и детского плача.

— Перестань выть! — рявкнул он на старую женщину. Но та заплакала еще громче. Задумавшись на мгновение, Фараго приказал Шувегешу:

— Уведи их в другую комнату и смотри в оба. Я сейчас вернусь.

— Ну, мамаша, хватит слез! Пошли в другую комнату…

Фараго вышел из квартиры. Вернулся он минут через десять, но не один, а с Фоно — женщиной из этого же дома. Полная молодая женщина с расширившимися от страха глазами переступила порог комнаты. На ее одежде висели какие-то нитки, белокурые волосы были в беспорядке: видимо, она не успела даже причесаться. Фараго притащил ее прямо от вязальной машины. Женщина дрожала, косясь на пистолет в руке Фараго.

— Наберите этот номер, — приказал Фараго, — и попросите к телефону майора Хидвеги. Поняли?

— Да, — не переставая дрожать, ответила Фоно, не спуская глаз с оружия. Она еще больше испугалась, увидев в комнате второго мужчину с автоматом.

— Скажите майору Хидвеги, — продолжал Фараго, — чтобы он немедленно ехал домой. У него в квартире возник пожар, и девочка получила тяжелые ожоги. Зовет все время отца, никого к себе не подпускает… Поняли, сударыня?!

Фоно кивнула головой.

— Ну, тогда живо! — и Фараго показал на телефон.

Толстушку Фоно затошнило от страха. Она знала, что в такие времена застрелить человека ничего не стоит… Косясь на пистолет, Фоно нерешительно шагнула к телефону. «Боже милостивый, — взмолилась она, — помоги мне. Я так боюсь, у меня язык отнимается…»

Набирая номер,