Флэшмен в большой игре - Джордж Макдональд Фрейзер

— Дело сделано!.. Смерть гора-логам!..[134]Сагибы уже повсюду бегут… видите, кандалы разбиты!.. О, братья, убивайте! Убивайте! Идем в квартал белых!

Вся толпа вскрикнула в один голос, и поток освободившихся заключенных, вопящих и размахивающих руками, выплеснулся на Большой тракт и хлынул к бульвару — Боже, там уже появились огни пожаров, особенно на его восточном конце. Должно быть, это горели бунгало по этой стороне бульвара, за нуллахом.

Мне оставался только один путь. Позади были Мирут и базар, в которых, судя по всему, продолжались отчаянная резня и грабеж; слева находились пылающие туземные казармы; впереди, между мной и британским кварталом, дорога была запружена тысячами безумных фанатиков, опьяненных жаждой крови и разрушения. Я выждал, пока напор толпы немного спал и свернул направо, направляясь к нуллаху, к северу от тюрьмы, собираясь проехать по восточному мосту, и, обогнув бульвар по длинной дуге к северу, прорваться к лагерю британских войск.

Выполнить первую часть плана было достаточно просто: я проскакал сквозь нуллах и обогнул восточную оконечность британского квартала, осторожно пробираясь в полумраке, так как луна еще не взошла. Здесь, под сенью деревьев, пока все было спокойно. Шум раздавался в отдалении, слева от меня, но тут и там мне попадались маленькие группки туземных слуг — очевидно, женщин, которые прятались в кустах. Единственным свидетельством того, что убийцы побывали и здесь, было тело старого човкидара, который валялся с проломленным черепом рядом со своим таким же древним мушкетом. Неужели они убивают всех подряд — даже своих собственных соплеменников? Ну конечно же, всем туземцам, подозреваемым в сочувствии к британцам, пощады не будет — в том числе и «любимому комнатному песику гора-полковника», как меня очаровательно назвал Рам Мангал. Я встрепенулся — уже неподалеку слышны были вопли и огонь факелов мелькал между деревьями. Так значит, чем скорее я…

— На помощь! На помощь! Ради бога — помогите нам!

Крик доносился справа от меня, из маленького бунгало за белыми воротами. Пока я стоял в нерешительности, другой голос крикнул:

— Заткнись, Томми! Один Бог знает, кто это может быть… смотри — вон огни!

— Но ведь Мэри умерла! — воскликнул первый голос так, что волосы у меня на голове встали дыбом. — Говорю тебе, она умерла — они…

В любом случае это были англичане и, не раздумывая, я спрыгнул с седла, распахнул ворота и закричал:

— Это друг! Кто вы?

— О, благодарение Господу! — воскликнул первый голос. — Быстрее — они убили Мэри… Мэри!

Я обернулся — факелы все еще виделись в двух сотнях ярдах позади, среди деревьев. Если я смогу заставить обитателей бунгало двигаться быстро, то они еще могут спастись. Я поднялся по ступенькам веранды и, заглянув через опрокинутую перегородку в разгромленную комнату, тускло освещенную керосиновой лампой, увидел белого мужчину, лежащего у стены. Его левая нога сочилась кровью, рука сжимала саблю, а глаза лихорадочно смотрели на меня.

— Неужели ты… — начал он и вскрикнул. — Иисусе — это мятежник! Третий кавалерийский! Джим!

Я не успел и рта раскрыть, как кто-то прыгнул на меня из темноты — я заметил лишь белое лицо, рыжие усы, горящие глаза и обнаженную саблю — а затем мы сцепились и рухнули на пол, и я завопил:

— Ты, чертов идиот! Я — англичанин, дьявол тебя побери!

Но мой противник, похоже, обезумел; даже когда я вырвал саблю у него из рук и отпрыгнул в сторону, он крикнул товарищу и тот протянул ему свой клинок. В следующее мгновение он налетел на меня, пластая воздух ударами и выкрикивая проклятья — я защищался и пытался образумить его. Я споткнулся обо что-то мягкое, оперся рукой и вдруг понял, что это была белая женщина в вечернем платье — или скорее ее тело, поскольку оно плавало в луже крови. Я резко вскинул саблю, чтобы отразить очередной удар этого маньяка, но было поздно: дикая боль обожгла мне голову как раз над левым ухом, и парень, лежащий у стены, простонал:

— Дай ему, Джим! Прикончи его, прикончи…

Грохот мушкетного выстрела заполнил комнату. Малый, стоящий надо мной с поднятой саблей, вдруг гротескно дернулся, выпустил клинок и рухнул мне на ноги; смуглые лица улыбались в окне сквозь пороховой дым. А затем мои спасители забрались в комнату, с триумфальными криками подняли на штыки тело несчастного Томми и принялись громить мебель. Наконец один из них наклонился помочь мне, воскликнув:

— Мы пришли вовремя, брат! Благодари Одиннадцатый пехотный, совар! Айи! Трое этих свиней! Хвала небесам — но где тут их добро?

Моя голова кружилась от боли, так что пока они громили бунгало, ревя подобно диким животным, я потихоньку выкарабкался через веранду и спрятался в кустах. Там я и лежал, чувствуя, как кровь стекает у меня по щеке. Рана не была тяжелой — не опаснее той, которую нанес мне несколько лет назад клинок де Готе. Но я не вылез из своего укрытия, даже когда черномазые ушли, забрав с собой моего пони, — я был слишком потрясен и испуган — этот идиот Джим чуть не прикончил меня. Боже мой, да это был Джим Льюис, ветеринар. Я кланялся ему на прощанье в бунгало Мейсона всего лишь пару ночей назад, а теперь он мертв, вместе со своей женой Мэри — а я все еще жив и уцелел благодаря двум бунтовщикам, которые их убили.

Я лежал, все еще в полубреду, стараясь понять, что же происходит. Это мятеж — сомнений нет — и притом большой. Конечно же, Третий кавалерийский принял в нем участие, и я видел на дороге вооруженных солдат из Двадцатого пехотного. Сипаи, которые случайно спасли меня, были из Одиннадцатого пехотного — значит, поднялся весь гарнизон Мирута. Но где же, дьявол побери, два британских полка? Их лагерь был не более чем в полумиле от места, где я лежал, за бульваром, но несмотря на то что с момента начала мятежа прошло уже два или даже три часа, признаков действий их командования так и не было видно. Я лежал, прислушиваясь к треску выстрелов, отдаленному шуму голосов и гулу разгоравшегося пожара — ни сигналов горна, ни звука команд, ни грохота залпов, ни грома тяжелых орудий. Хьюитт просто не может сидеть сложа руки — и тут меня поразила ужасная мысль: «Неужели их разгромили?» Но нет, даже мятежной толпе не справиться с двумя тысячами дисциплинированных солдат — но почему же, черт побери, все по-прежнему тихо? [XXVI*]

Следуя маршруту, который я запланировал для бегства, я должен был подняться к бульвару и, перейдя через него, проехать к лагерю британской пехоты. Этот путь пролегал мимо бунгало Даффа Мейсона и Макдауэллов, так что я смогу узнать, что там произошло, хотя, несомненно, все белые уже должны были уйти оттуда под защиту британских войск. Поднявшись, я увидел, что горят несколько бунгало к югу от бульвара, а адские крики и выстрелы доносятся из британского квартала дальше к западу — так что уж лучше держаться подальше от этих мест.

Осторожно пробираясь среди деревьев, я наткнулся на узенькую аллейку, ведущую к восточной оконечности бульвара. В сотне ярдов впереди ярко пылали бунгало, а с полдюжины сипаев стояли возле их оград, рассыпая проклятья и время от времени стреляя в бушующий огонь. По другую сторону дороги, под деревом, притаилась кучка слуг и, когда я украдкой подобрался к ним в тени, то услышал, как они плачут и причитают. Это было бунгало хирурга Доусона; когда я поравнялся с ним, то вспомнил, что Доусон как раз заболел оспой, так что он сам, его жена и дети вынуждены были сидеть дома — крыша которого с грохотом и искрами рухнула на остатки обгорелых стен на моих глазах. При мысли об этом у меня закружилась голова и я чуть не потерял сознание — а затем поспешил дальше, прочь от этой дьявольской картины; аллея впереди была пустынна до тех самых пор, пока ее не озарил свет восходящей Луны.