Четвертая жена - Алима Суфьян

Фулла, ее старшая сестра, которая часто ее сопровождала, и которая иногда приходила в дом моих родителей, чтобы навестить моих старших сестер. Мы могли свободно рассказывать друг другу обо всех неприятностях и радостях. Когда нам было по четырнадцать лет, ее родители переехали в другой город, но они часто приезжали к нам в гости, и я с нетерпением ждал их возвращения. Фулла жила в Саранде, она к тому времени уже вышла замуж, а потому мы могли писать друг другу письма через нее.

Уарда часто писала, как скучает, как ненавистен ей новый город, и как страшится она грядущей свадьбы. Ее обручили со стариком, и родители ждали ее восемнадцатилетия, чтобы сыграть свадьбу. Старик был богат, и родители постоянно напоминали, какая удачная у нее партия, потому что дела у семьи шли неважно. Говорили, что ее жених был жесток со своими женами, и время от времени одна из них умирала, и он женился снова.

Меня тоже заставляли встречаться с разными нужными людьми, и многие из них были мне противны. Алчные, жестокие, коварные, они учили меня «жизни», напоминая, что и я скоро стану таким же. Только с Уардой я по-настоящему дружил.

— А что с ней теперь? Она вышла замуж за старика? — спросила Лейла.

— Нет, — тихо ответил Маруф. — Она написала мне письмо, в котором просила спасти ее, увезти из Эльбаледы, избавить от этого брака. Когда мне его доставили, меня не было в городе, отец взял меня с собой по делам. Я прочитал его через месяц, когда вернулся.

— Что с ней случилось?

— Она покончила с собой накануне свадьбы, удавилась в своей комнате. Я тяжело переживал это. Винил себя, что не спас ее.

— А что ее семья?

— Жених потребовал вернуть свадебный подарок, большую сумму денег, которую передал родителям невесты в день помолвки. Их дела шли плохо, и денег у них не оказалось, они уплатили какие-то долги с их помощью. Им пришлось продать свой дом, их младшая дочка ушла в мастерицы, мать не перенесла горя, заболела и умерла. Отец пытался начать торговлю, но погиб в горах со своим караваном.

— А Фулла? Она не знала, о чем было письмо? Она ведь передавала их.

— Нет, они были запечатаны. Хотя, возможно, она потихоньку вскрывала их. Или Уарда написала ей, что попросила меня о помощи. А то, что нашла ты, — последнее из моих писем. Наверное, Фулла не успела передать его. Я больше не видел ее. Говорят, она очень любила свою младшую сестру и тяжело переживала ее смерть.

— Уарда — это означает «роза» здесь, на юге.

— Да, моя радость, ее имя означало «роза». В ее семье это было традицией, все девочки носили имена с названиями цветов. Младшая сестра звалась Захра — цветок. А Фулла означает…

— Я знаю, что это означает. Фулла — это жасмин. Это она мстила тебе. Я не знаю, почему ты не узнал ее, но Айша — это была Фулла. Перед изгнанием она передала мне слова, которые я не поняла: «Роза увяла, едва распустившись, а жасмин цвел много лет». Она говорила о своей младшей сестре, которая умерла, едва начав жить, а она сама жила долгие годы.

— Айша — это Фулла? — Маруф выглядел потрясенным. — Я не узнал ее, потому что раньше она всегда носила покрывало или хотя бы легкую вуаль на лице. И она была намного моложе… Наверное, горе состарило ее… И утекло время, ведь между смертью Уарды и моей первой свадьбой прошло несколько лет… Должно быть, Фулла была в отчаянии и считала, что я виноват в смерти Уарды.

— Потому что только ты мог ей помочь, но не помог. Она ведь наверняка не знала, что ты не прочитал письмо. Она решила, что ты просто не захотел.

Маруф сел на кровати, обхватив голову руками.

— Прости, что заставила снова вспоминать об этом, — сказала Лейла, гладя мужа по спине. — В этом нет твоей вины. Фулла должна была винить твоих родителей, которые продали дочь, как выгодный товар, или ее жестокого жениха, брак с которым был так ее ненавистен, что она предпочла прекратить свое существование, или эти проклятые законы, которые заставляют девушек выходить замуж, если за них заплатили достаточно, уменьшая их шансы любить и быть любимыми. Но не тебя. Не тебя.

Глава 10

— Она так похожа на тебя, Илир. Посмотри, как ловко она уже ходит.

— Скоро ей исполнится год. Надо позаботиться о том, чтобы она не убежала на озеро. Гули, как всегда, голодны. Я не хочу снова потерять ее.

— Я уже позаботился об этом. Ни один человек или джинн не сможет найти наш дом, если мы не приведем его сами. Но и уйти отсюда тоже невозможно, не зная как.

— Ты забываешь, что этот ребенок — не человек. Точнее, не совсем человек. В нем наша кровь. Она может проскользнуть через любую защиту. Ее мать наградила ее особой магией.

— Да, она сделала малышке драгоценный подарок.

— Подарок она сделала нам, сама того не желая. Иногда я думаю о ней. Бедная девочка, она ведь уверена, что ребенок скончался.

— Ты знаешь, моя прекрасная Илир, что ребенок обещан духу пустыни. Такие клятвы не под силу разрушить. Я поклялся Лейле защитить ее малыша, и я выполнил клятву. К сожалению, единственным способом было сделать так, чтобы мать сама поверила в смерть малышки.

— Наверное, ты прав… Но может быть, можно было дать ей понять, что ее дочка жива?

— У духа пустыни с Лейлой теперь тесная связь. Она будет искать ребенка через ту, что его родила, но поймет, что искать больше некого, когда прочтет печаль в материнском сердце.

— Но что будет, если когда-нибудь она узнает, что ты обманул ее?

— Она не узнает. Она больше не придет сюда. Я сделал все для этого. Это место слишком опасно, чтобы приходить просто так, и слишком печально для нее.

— Когда у нее будут другие дети, она забудет, успокоится.

— Илир…

— Что? Неужели?

— Да… У нее больше не будет детей. Роды были такими тяжелыми, она чуть не умерла, а ребенок никак не выходил. Мне пришлось рассечь ее чрево, чтобы помочь им обеим. И хотя озеро потом исцелило ее раны и вернуло ей силы, оно не восстановило то, что было потеряно.

— Это слишком жестоко для бедной девочки… Она ведь тоже наша… праправнучка. Единственная из всего рода. Она мне как дочка.

— Поэтому ты пела ей колыбельную?

— Да, и она называла меня мамой… Я