Наша жизнь с господином Гурджиевым - Фома де Гартман

музыку для пьесы Рабиндраната Тагора «Король тёмного чертога», прошедшей в начале июня. Г-н Гурджиев сказал, что этот театр не понимает правильных методов, что, по сути, он противоречит идее настоящего театра. «В театре, как мы его знаем, – сказал он, – всегда противоречие между ролью и физической формой». Несмотря на это, для того, чтобы оставаться с г-ном Гурджиевым, мне нужно было зарабатывать деньги. Моя музыка для двух пьес была очень хорошо принята, особенно актёрами театра, и этот успех был наградой для моего упорства.

Однажды июньской ночью возле тифлисского театра я встретил г-на Гурджиева и он посоветовал мне, без объяснения причин, немедленно подготовиться к переезду в Константинополь. Но как мы найдём средства для того, чтобы уехать туда и там жить? Я получил очень большую сумму денег авансом от Мелитона Баланчивадзе, одного из композиторов театра, за оркестровку его музыки. (Его сын стал очень известным хореографом в Париже, а позже – в Нью-Йорке, под именем Джордж Баланчин.) Теперь мне нужно было отдать ему деньги, потому что я не успевал выполнить работу. К счастью, моя жена не отдала г-ну Гурджиеву свою каракулевую шубу, которую он как-то хотел порезать, чтобы сделать из неё папахи. Вместо этого она продала её за хорошую цену и сохранила деньги, спрятав их не только от г-на Гурджиева, но и от меня.

Наши друзья Т. и М., зная, что мы планируем уехать из Тифлиса, решили дать прощальный концерт моих произведений в зале, принадлежащем хорошо известному персу и построенному персидским архитектором. В зале было много стройных колонн, украшенных маленькими зеркалами. Два наших друга, понимая этот вид искусства, не позволили использовать электричество и вместо этого принесли высокие свечи. Мириады отражений в крошечных зеркалах создавали красивое зрелище. Рояль был покрыт роскошной персидской шалью. Ноты были освещены двумя большими свечами, оплетёнными персидскими цветами. Вместо стульев были скамьи, накрытые персидскими коврами. Пели моя жена и Залипский, очень хороший тенор Императорского театра в Тифлисе, а я был за роялем. Г-н Гурджиев тоже был там и был очень доволен, хотя там также присутствовал весь штат московского Художественного театра.

Несколькими днями позже он, к моему большому облегчению, сказал, что собирается в Константинополь вместе с нами. Деньги, которые моя жена получила за шубу, были потрачены на наши билеты и частично на проезд г-на Гурджиева.

Обложка для брошюры Института Гармонического Развития, нарисованная Александром де Зальцманом в Тифлисе, 1919

Карикатура де Зальцмана для грузинского журнала «Бич дьявола», 14 декабря 1919. Кроме Гурджиева, узнаваемы Фома де Гартман (сидит слева), доктор Шервалл (с длинной бородой) и сам художник (в нижнем правом углу). Надпись сверху: Институт Гармонического Развития. Надпись внизу: «Как-нибудь он найдёт место для своей Работы»

XV

Константинополь

Неделю спустя мы отправились в Константинополь через Батум. Когда наши армянские друзья узнали об этом маршруте, они попросили нас дать в Батуме концерт музыки Комитаса. Концерт состоялся 2 июля и принёс нам деньги. В Батуме случилась неожиданная радость; жена, заказывая билеты до Константинополя, дала наши имена и адрес. После того как она вернулась домой, пришёл посыльный из билетной кассы и спросил наши имена при крещении, а через пять минут, к моему большому удивлению, появилась моя сестра Ольга. Она зарабатывала себе на жизнь в должности управляющего билетной кассы в Батуме. Начальник этой компании оказался нашим другом. В последний день он попросил нас взять для него большую сумму денег в Константинополь, потому что он не мог легально вывезти их из страны. Моя жена сразу же согласилась это сделать, положив деньги в свой корсет и укрепив платье так, что никто не мог увидеть, что она что-то скрывает.

Через несколько дней корабль отплыл, и мы покинули Россию, не подозревая, что это навсегда. Г-н Гурджиев был с нами. Большевики уже вошли на Кавказ, поэтому мы уехали как раз вовремя. Море было спокойное, в отличие от путешествия из Сочи в Поти.

В начале путешествия мы все должны были спать на палубе, потому что не могли позволить себе каюту. Позже капитан дал г-ну Гурджиеву несколько ширм, чтобы можно было уединиться. А нам с женой, благодаря концерту, что мы дали на корабле, он позволил ночевать в его рабочем кабинете. Итак, три ночи мы ехали вполне комфортно. Но узнав о возможном карантинном досмотре перед высадкой в Константинополе, мы очень обеспокоились. Ведь мы везли большую сумму денег. Моя жена была в ужасе, – для медицинского осмотра ей нужно было бы снять платье, и деньги были бы найдены. Она рассказала капитану о деньгах, и он запер нас в своей каюте. Таким образом, мы избежали карантина, но другие пассажиры, включая г-на Гурджиева, проходили медицинский осмотр. Мы уберегли деньги, и моя жена была счастлива, что она сможет вскоре избавиться от них, положив в банк.

Ранним июльским утром мы прибыли в гавань самого красивого города в мире – Константинополя! Капитан сказал, что корабль будет стоять в порту три дня, и что мы можем жить там, пока ищем жильё. Когда мы прибыли, у нас было в кармане только восемь турецких лир. Необходимо было продать какие-то драгоценности. Мы решили, что это будет жемчужная булавка, подаренная мне женой перед нашей свадьбой. Но в первую очередь нам нужно было найти, где жить.

Мы поехали на фуникулёре в Пера, европейскую часть города. Всё казалось чудесным после строгой жизни в Тифлисе. Здесь рынок был полон всеми видами еды – для тех, кто мог себе её позволить – и мы были под впечатлением от богатой жизни турков и оккупационных войск. Гуляя по улицам, мы увидели объявление о сдаче комнаты. Хозяевами были славная вдова-бельгийка и её сын. Мы объяснили ей, что у нас только восемь лир, и что мы собираемся на следующий день продать драгоценности и заплатить остальное. Хозяйка посоветовала нам сначала найти работу, чтобы по возможности избежать продажи драгоценностей. Нам снова повезло. Комната была маленькая, но очень чистая и в центре Пера.

Как можно жить на восемь лир? Одна лира – это сто пиастров. Большая буханка отличного хлеба стоила два с половиной пиастра. Вода в Константинополе, столетиями известная прекрасным вкусом, была бесплатной. Живя только на таком хлебе и воде, было невозможно умереть от голода. Но благодаря г-ну Гурджиеву мы не ограничивались хлебом и водой. В первый день он представил нам