О чем молчат мужчины... когда ты рядом - Армандо Прието Перес

Видя, что я не отвечаю, она, явно разочарованная, поворачивается, чтобы уйти. Но, сделав шаг, останавливается, снова подходит ко мне и, уткнув палец мне в грудь, говорит:

– И вот еще что, мой прекрасный скульптор. Держись подальше от Евы. Ты меня понял? Она чистая девушка. И не пытайся лезть в ее жизнь и превращать ее в шлюху… Пардон, в жиголо!

Нанеся этот последний удар, она, резко крутанувшись на каблуках, уходит. В окне кафе я вижу физиономию Антонио, который наслаждается этой сценой. Его взгляд останавливается на стоевровой купюре, намокающей у моих ног.

– И вот еще что, мой прекрасный скульптор. Держись подальше от Евы. Ты меня понял? Она чистая девушка.

Дарю тебе эти деньги, мой друг, думаю я и, подняв воротник куртки, удаляюсь в направлении метро «Монетнаполеоне». Возьми их и вали куда подальше. Подальше от самого себя, если у тебя получится.

У меня не получается, я уже давно не испытывал такой досады на самого себя, словно от меня ускользнуло что-то важное.

Я спускаюсь в метро, и опять в моих ушах голос Мануэлы, полный злости и презрения, точно такой же, каким она говорила о женоненавистнике Антонио: «Не пытайся лезть в ее жизнь…»

Успокойся, я вовсе не намерен. Или же все-таки намерен?

– Можно войти? – слышится с порога голос Евы.

– Входи-входи, – приглашаю я, не отрывая глаз от обломка аканы, который внимательно изучаю в поисках дефектов.

Это самый крупный и самый красивый кусок дерева из всех, что у меня есть. Чуть больше пятидесяти сантиметров в высоту и двадцати в диаметре. Вероятно, деталь архитрава.

– Что ты делаешь?

Я слышу, как она идет ко мне, ее шаги отдаются странным тикающим звуком. Поднимаю голову, и, поскольку сижу на полу, первое, что бросается мне в глаза, – ее изящные пальцы, сжатые босоножками, сделанными практически из ничего: три тонких полоски красной кожи и десять сантиметров каблуков-шпилек. Ногти покрыты карминным лаком, такое я вижу впервые, с тех пор как с ней познакомился. Прохожусь взглядом по ногам, от лодыжек до того места, где намного выше колен начинается подол легкого красного платья на узких бретельках. Низ и верх его расписаны странными фуксиями, напоминающими какие-то хищные растения.

– Мадре де Диос! Ты прекрасно выглядишь! – Я встречаюсь с ее устремленным на меня взглядом.

Глаза Евы сияют, выражение лица, может быть, впервые лишено неприязни.

Глаза Евы сияют, выражение лица, может быть, впервые лишено неприязни.

– Чем ты занимаешься? – повторяет она вопрос, с любопытством разглядывая валяющиеся вокруг меня куски дерева разных цветов и разного размера, от здоровенных чурбаков до небольших обрубков.

Она нагибается ко мне, и от запаха ее кожи у меня моментально идет кругом голова.

– Выбираю материал. Для скульптуры или, может быть, барельефа, пока не знаю.

Я протягиваю ей обломок аканы, который до сих пор держу в руке. Она гладит его ладошкой и с изумлением произносит:

– Какое оно теплое!

– Потому что оно заряжено энергией, – объясняю я. – Это очень старое дерево, даже, лучше сказать, древнее.

– Где ты его нашел?

– На Кубе, как все это, – отвечаю я, показывая на деревяшки, разбросанные по полу.

Чуть в стороне валяется джутовый мешок, в котором я их храню.

– Я привез все это, когда последний раз ездил на Кубу. Гавана – одна большая стройка. Там иногда рушатся какие-нибудь брошенные старинные дома.

– То есть как рушатся?

– Очень просто, вот так. – Я провожу рукой сверху вниз, показывая как. – Рушатся. А ты на другом конце города слышишь грохот и понимаешь, что город потерял еще одно древнее здание. И, гуляя по городу, часто случается набрести на груду мусора, готового к вывозу. Среди этого мусора тебя могут ждать неожиданные сюрпризы…

– Это относится не только к стройкам Гаваны, – перебивает она меня.

– Разумеется. Подобное я встречал не только там, – соглашаюсь я спокойно.

Сейчас, когда рядом Ева, мне не хочется думать о Кубе. Я переключаю ее внимание на мои деревяшки:

– Как ты видишь, из всего, что выбрасывали на помойку: старинную мебель, каминные порталы с тончайшей резьбой, некие предметы антиквариата, я выбирал только их деревянные части. Потому что дерево – материал, который содержит в себе историю, а история этих домов насчитывает много веков.

Не отрывая своего взгляда от моего, она поднимает руки, стягивает вниз бретельки платья. Оно падает к ее ногам.

– Значит, тебя можно назвать своеобразным спасителем истории, – негромко произносит Ева, не переставая гладить кусок аканы. – А этот? Что может помнить этот обломок?

– Мне не дано это знать, – отвечаю я с легкой улыбкой. – Мне только известно, что акана – очень редкое дерево, которое растет исключительно на Кубе. Вероятно, это деталь несущей балки какого-то колониального здания, построенного, думаю, в веке семнадцатом.

– Оно очень красивое, – замечает она. – И ты прав: когда трогаешь его… словно ощущаешь эхо его предыдущей жизни. Как будто оно исповедуется, как прожило все это время.

Я беру ее на руки и несу к дивану, опускаю на него, словно водружаю богиню на алтарь, падаю сверху и впиваюсь поцелуем в ее губы.

Я смотрю на нее, изумляясь ее восприимчивости, но она этого не замечает. Она сосредоточенно разглядывает разбросанные куски дерева, словно следуя маршрутом заключенных в них историй. Берет в руки другой кусок, самый маленький.

– А это что? Оно такое черное и твердое, что кажется осколком металла.

– Это эбеновое дерево. Оно тоже очень древнее и ценное. Но не такое твердое, как тебе кажется. Когда обрабатываешь его резцом, сразу чувствуешь, как оно податливо, будто масло. И точно следует твоему резцу, как никакое другое дерево, не щепится, не трескается по волокнам. Принимает исключительно ту форму, которую твоя рука и твои инструменты ему придают. Но если ошибешься, нельзя уже ничего исправить.

– Значит, ты не можешь позволить себе неверного движения, – комментирует Ева и взглядывает на меня.

– Значит, ты не можешь позволить себе неверного движения, – повторяю я, отвечая прямым взглядом на ее взгляд.

Ее глаза сверкают, волосы пылают золотом в солнечном луче, вся фигурка освещена солнцем, лицо разрумянилось. Мы поднимаемся, и колыхнувшийся воздух снова доносит до меня ее запах. Мы стоим друг против друга, не произнося ни слова, не делая ни шага, словно куски дерева вокруг нас образовали магический круг.

Не отрывая своего взгляда от моего, она поднимает руки, стягивает вниз бретельки платья. Оно падает к ее ногам. Теперь она полностью обнажена. На мгновение у меня перехватывает дыхание. Одним движением я преодолеваю разделяющее нас расстояние. А также время. А также слова. Обхватываю ее талию рукой и наклоняюсь поцеловать.