Золотой саркофаг - Ференц Мора

– Вот!.. Отчего так дрожит твоя рука?.. Да, да, ты не можешь видеть крови! Опять дурно сделается, как тот раз?

– Нет, нобилиссима, – постарался взять себя в руки юноша, – просто при виде крови мне вспоминается козленок.

– Какой там козленок?

– Которого отец принес в жертву Церере, когда я еще маленьким был. Тогда я впервые увидел кровавое жертвоприношение. Это был беленький козленок с доверчивыми, невинными глазами и такой крохотный, что и блеять-то не умел, только сопел испуганно… Когда нож полоснул его по шее, у бедняжки словно воротник багровый вырос. Я в испуге пустился бежать… И с той поры видеть не могу кровавых жертв.

– Странно, однако, – усмехнулась девушка. – И Валерия, мачеха моя, тоже боится крови.

– И августа тоже. Во время чтения Евангелия мне приходится всегда пропускать историю Иоанна Крестителя.

Титанилла решительно топнула ногой.

– А меня не жалей! Я не козленок! Гранатовый Цветок, я хочу видеть, есть ли у тебя хоть капля мужества! Ой-ой-ой!

Растерявшись, юноша проявил больше смелости, чем требовалось, булавка вошла в руку девушки до самого конца, на белой коже выступила большая темная капля.

– Вот ты и пролил мою кровь, – усмехнулась Титанилла и, слизнув темную каплю, прибавила: – А ведь надо бы наоборот: чтобы ты пролил свою кровь за меня.

Квинтипор нерешительно протянул ей левую руку, доставая правой из складок туники свой складной нож.

– Отдаю свою кровь в твое распоряжение, нобилиссима.

– Нет, Гранатовый Цветок, сейчас не надо. Потом отдашь, когда я стану еще бедней. А чтоб ты не мог отпереться, я спрячу это грозное оружие в буллу.

Она открыла небольшой шарообразный медальон – буллу, какие носили римские девушки, чтобы наутро после первой брачной ночи принести его в дар домашним богам. А до этого хранили там свои реликвии: локон, выпавший зуб, талисман от дурного глаза.

Бенони в изумлении увидел, что булла – золотая. Достав из-за грязного шерстяного пояса грубый столярный нож, он протянул его нобилиссиме:

– Вот этот понадежней, коли ты, божественная госпожа, захочешь отомстить за свою священную кровь!

Титанилла резко захлопнула буллу со свинцовым распятьем и раздраженно посмотрела на не в меру услужливого еврея.

– Пойдем, Гранатовый Цветок! Лучше было и в самом деле не приходить сюда. – Она взяла юношу под руку и нервно потянула его в сторону священного дворца. Она рассердилась не только на торговца, который угадал ее звание: в толпе, обступившей черного сатира, она заметила Максентия.

Философ свирепо вращал глазами, метался по форуму и, потрясая кулаками в воздухе, грозил на все четыре стороны:

– Горе, горе вам, роскошествующие в шелках и багряницах, нежащиеся на пуховиках! Се, грядет с облаками небесными Мессия – и срок ближе, чем вам кажется, – с мечом в деснице, чтобы скосить вас на поле своем – посев сатанинский. И опрокинет чашу возмездия, и поразит смертию даже младенцев ваших, порождения тьмы, исчадия ада!

Оглянувшись у последней колонны, они увидели, что из префектуры выбежали стражники в шлемах и, орудуя бичами, стали пробиваться к сатиру. Толпа возмущенно кричала:

– Не трогайте божьего человека! Слава Спасителю!

Сатир почти не уклонялся от рук стражников. Утешая народ, он кричал, что за него не надо бояться: если он пожелает, господь бог, дабы соблюсти его, ниспошлет семьдесят семь легионов небесного воинства. Но увещеванье это только распалило толпу: люди решили кулаками отстоять святого мужа, столь любимого небесами. Началась отчаянная потасовка. Божьего человека трижды вырывали из рук стражи, поэтому, когда он все-таки был приведен в префектуру и предстал перед иринархом, изо рта и носа у бедняги сочилась кровь.

– Твое имя? – спросил его начальник стражи.

– Аммоний.

– Кто ты?

– Провозвестник определений божьих.

Ответ глубоко озадачил иринарха. Он сам носил в кармане небольшой крестик, так как слышал, что близятся большие перемены. Надо было, конечно, исполнить служебный долг, но он вовсе не хотел необдуманным поступком повредить своей карьере.

– Что же мне с тобой делать, добрый человек? – почесал он у себя в затылке.

– Прикажи отвести меня к цезарю Галерию, – спокойно ответил добрый человек.

– Насколько мне известно, его божественность нынче утром оставил Антиохию.

– Нет. Он ждет меня. И отправится только завтра на рассвете.

– Что ж, будь по-твоему.

С огромным облегчением узнал иринарх от своих людей, что цезарь в самом деле сейчас же принял Аммония, а их отослал прочь.

Солнце еще не зашло, когда Аммоний появился в христианской общине на улице Сингон. Он потребовал, чтобы дьяконы провели его к епископу. Однако это было делом нелегким. Масса новообращенных причиняла Мнестору столько хлопот, что он вынужден был отказаться даже от часа самоуглубления, когда он обычно возносил свое сердце к богу. А ведь именно теперь он чувствовал особенную нужду в небесной благостыне. Внезапное умножение паствы беспокоило, даже страшило епископа. Он боялся, что лукавый посеет среди пшеницы господней много сорняка, незаметно протащит в стадо белых агнецов своих черных овнов.

– Сам господь послал меня к вашему епископу, – возвысив голос, объявил Аммоний и показал на спине своей шрамы от бичеваний: жестокий правитель Египта, Гиерокл, приказал бичевать его за то, что он предрекал на александрийском рынке скорое низвержение идолов.

Уже многие десятилетия Антиохия не знала никаких гонений за истинную веру. И дьяконы чуть не с завистью прикоснулись устами к синим шрамам, этим знакам благодати всевышнего. С сердечным умилением показали они дорогу божиему посланнику.

Не столь велико было, однако, умиление епископа. Он уже слышал, что произошло на форуме, и потому встретил избитого проповедника мягкой укоризной.

– Господь бог наш вовсе не желает, чтоб имя его выкрикивали на рынке, словно имя выставленного на продажу раба. Так что благодари самого себя, сын мой!

Аммоний и здесь оголил свою спину.

– Эти раны получены мною тоже за веру! – похвастал он.

Но епископ остался непоколебимым.

– Кто знает, может быть, за грехи покарал тебя так господь. Почему-то у нас нет таких шрамов.

– Да потому, что робость ваша беспредельна! – обозлился Аммоний. – Дрожа, таитесь вы с именем господа по темным закоулкам, будто крадете его благостыню. А владыка небесный требует смелости от борцов за веру.

Он рассказал епископу о своих видениях, из которых явствовало, что исполнение времен уже не за горами. Ныне идолопоклонники, объятые ужасом, в смятении хватаются за распятие. Пробил час полного искоренения язычества. Да обратятся в добычу христиан капища язычников, их золото, серебро и другие сокровища, их дворцы и земли, и да останется им лишь то, чего они заслуживают: стенания да скрежет зубовный!