Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках - Анна Матвеева

24 апреля 1990 года в Свердловск прилетел старый друг Брусиловского, всемирно известный скульптор Эрнст Неизвестный – ему предложили сделать на месте массовых казней мемориал в память жертв репрессий. Неизвестный давно обитал в Америке и перевёз к себе всех родных; даже старенькая мама Эрнста, поэт Белла Дижур, жила теперь в Нью-Йорке. Та история с мемориалом закончилась отвратительным антисемитским скандалом и глубокой обидой скульптора – лишь спустя много лет изрядно уменьшенные «Маски скорби» Неизвестного всё-таки займут своё место на 12-м километре Московского тракта.

А Тр-ман между делом прислал Брусиловскому приглашение в Америку и открыл визу, которую легкомысленный Миша даже и не подумал проверить. Он полетел через океан – с новыми надеждами, но теперь уже без картин. Картины, как было обговорено, он будет «красить» в доме Тр-мана.

Что это был за дом! Таня, читая Мишины письма, как будто переносилась в телесериал из жизни богачей. Там были какие-то угодья, слуги в униформе, огромные залы и галереи. И с Мишей обходились как с королём! За три месяца там он сделал пять огромных работ – это много, очень много. Теперь дело оставалось за малым: Тр-ман заплатит Мише хорошие деньги, и он вернётся к Тане пусть пока и не знаменитым и не богатым, но уж точно обеспеченным.

Тр-ман восторгался Мишиными картинами и, отдельно, его работоспособностью. О том, сколько за них заплатят, наивный Брусиловский заранее спрашивать не стал – жило в нём это вот вечное советское «неудобнокакто».

– Домой-то хочется, наверное? – спросил Тр-ман, вручая Мише конверт с деньгами и ещё какую-то бумажку.

Бумажкой оказался билет на обратный рейс в Россию. А в конверте лежало пять тысяч долларов. За всё… «В России это большие деньги!» – сказал Тр-ман.

Миша был унижен, уничтожен, смертельно обижен. Тр-ман ведь сам говорил, что знает «порядок цен»! Он видел каталоги аукционных работ, где стартовая цена за одну куда более скромную картинку была чуть не в два раза больше! Но спорить с коллекционером не стал.

После бессонной ночи вышел с бритвой к своим работам, чтобы всё разрезать – и оставить лоскуты в мастерской вместе с подачкой в конверте. Но так ему жаль их стало – это же как свою руку или ногу вдруг взять и изуродовать!

Миша уехал из поместья Тр-мана не попрощавшись. Хозяин этому не слишком удивился. Он прекрасно сознавал, что обманул художника, но утешал себя тем, что купил ему обратный билет, ну и кормил всё это время, между прочим! Ощущение хорошо провёрнутой сделки осталось у Тр-мана вместе с пятью громадными полотнами Брусиловского – он сможет выставить их на аукцион или сам найдёт хорошего покупателя. Русские сейчас в моде.

А Миша разорвал билет в Россию, сел в автобус и поехал в Нью-Йорк, где у него был надёжный адрес. Там, по этому адресу, жила Белла Абрамовна Дижур, мама Эрнста.

– Белла Абрамовна, – с порога сказал Миша, – я хотел бы поработать ещё в Америке. Не могу вернуться в Россию ни с чем.

Дижур очень любила свердловских друзей сына, они напоминали ей о тяжёлом, но важном этапе жизни. А Брусиловского она любила особенно.

– Какой ты внимательный, Миша! – говорила Белла Абрамовна. – Вот Эрик иногда даже забывает, по-моему, что я здесь.

Миша остался в Нью-Йорке на год и написал за это время около сотни работ. Совсем новые, не повторы.

Когда его спрашивали, почему он не делает точные повторы самых удачных своих картин – взял бы да и восстановил то, что утрачено, Брусиловский отвечал:

– Но это будет уже совсем другая работа. Просто потому, что теперь я уже так не думаю и не чувствую.

И вот эти сто совершенно новых работ надо было теперь как-то продавать в Нью-Йорке или вывозить в Россию. Но как их вывозить? И как продавать? Миша никакой не делец, он художник – красит и не думает, что с этим делать дальше. Вместе с Андреем Неизвестным, племянником скульптора, Брусиловский обошёл чуть не все галереи Сохо. Им предлагали оставить работы, «посмотрим, как пойдут». Но Миша теперь уже рвался в Россию. И беспечно оставил всё написанное в очередном подсобном помещении, которое принадлежало «знакомым знакомых». Помещение располагалось рядом с общественной прачечной.

Для беспечности, впрочем, имелся повод. Миша получил письмо от очередного восхищённого бизнесмена – уральца Леонида Некрасова, президента Эстер-банка, хозяина галереи «Эстер». Некрасов был ещё и политиком, шёл в гору. Оставляйте, сказал Некрасов, все ваши работы в Америке. Мы там сделаем выставку, я всё оплачу.

И вот Брусиловский вернулся в Екатеринбург (пока он ездил туда-сюда, город успел сменить имя) без картин и без денег.

– Ничего, Крошка, – сказал он Тане. – Совсем скоро у нас всё получится!

Некрасов оказался человеком слова – ещё и месяца не прошло после Мишиного возвращения, как он позвонил и сказал:

– Ну что, едем в Америку! Передайте мне ваш загранпаспорт.

Виза, открытая Мише мутным Тр-маном, была просрочена, требовалось открыть новую. И только теперь выяснилось, что мутный сделал Мише рабочую визу, о чём ему никто не сообщил, а сам он, будучи художником, такими вопросами не озадачивался. Доверял не только бытию, но и людям. По американским законам следовало уплатить хотя бы доллар налогов после «работы» в США, а Миша этого, конечно, не сделал просто потому, что понятия об этом не имел! И ему на десять лет запретили въезд в Америку.

Теперь – никакой выставки, конечно. Всё отменилось. Некрасов, впрочем, утешал Мишу: говорил, что всё равно придумает, как вывезти работы, надо только подождать ещё немного.

И вот как раз тогда в Свердловской области настали интересные политические времена. Некрасов весьма активно занимался политикой, он прошёл в Госдуму, потом выставил свою кандидатуру на пост губернатора и пересёк дорогу серьёзным людям. Вскоре в его компании начались проверки, допросы, угрозы… Некрасова полностью разорили, и он не нашёл в себе сил жить дальше – в возрасте сорока одного года скончался. Кто-то говорит, что от болезни. А кто-то считает – повесился.

Сто же нью-йоркских картин Миши Брусиловского исчезли в неизвестном направлении. Может, их просто выбросили. Может, сделали из них клетки для кроликов, как поступил в своё время хозяин парижской комнатёнки Марка Шагала с оставленными работами… Но скорее всего – продали.

До последних лет жизни Миша надеялся вернуть свои американские сокровища, но при этом, конечно, делал новые работы – и слава его в конце концов настигла, и признание явилось… Сегодня работы Брусиловского хранятся в лучших музеях и частных коллекциях по всему миру, его картина «Игра в мяч» ушла с аукциона «Сотбис» за 108 тысяч фунтов, были и другие громкие сделки. На личном благосостоянии художника это, впрочем, никак не отразилось. Танина мечта о доме в сосновом лесу так и оставалась мечтой.

Полукриминальные личности со временем потеряли к Мише всякий интерес, хотя раньше летели к нему, как пчёлы к цветку.

– Скажи, друг сердечный, – спросила однажды Таня, – почему они к тебе так тянулись? То Басмаджян, то мутный американец, то Некрасов…