Команда. Генерал Смерть - Максим Шахов

– Да-да.

– ...Один раз Клыка не было, и я сам запирал собак по клеткам. Так вот, у дальнего конца вольера откуда-то появился человек. Я испугался: Клык-то на базе дежурил! Спрятался за клетками. Но человек меня не увидел. Он прошел вдоль ограды и скрылся. Генерал это был, я точно узнал.

– Где скрылся?

– В этом месте каменная гряда начинается, лесом поросшая. Вот за ней и скрылся. Я сразу обратно двинул.

– А сам-то не пробовал на эту гряду залезть?

– Да что мне там делать? – искренне удивился парень. – Ноги ломать? Там же тайга начинается. И волки...

– Какие еще волки?

– Так их здесь хватает! Я думаю, что половина наших собак тоже от волков. Клык мне как-то по пьяни хвастался, что собачек иногда отпускает погулять, ну, они от волков и нагуливают. Я, когда там был, часто вой слышал. Вот, и когда Генерала увидал, тоже. Совсем рядом. Я еще подумал: а ну как загрызут? Но, наверное, это собаки гуляли за вольером. Потому что вой какой-то странный был, с рычанием...

– Ладно. Время будет, в пути расскажешь. Сколько туда надо добираться?

– Дорога трудная. Даже и дороги-то настоящей нет, все по камням да перелескам... Никак не меньше часа.

Талеев кивнул:

– Будем собираться. Ну все, пять минут на сборы, и совершим экскурсию в местный «зоопарк».

– Чего-чего?

– В собачий питомник. Очень меня это место заинтересовало.

Его друзья молчали, ожидая объяснений. Гера вытащил бумажку с майорским списком:

– Видите, написано: Клык. Этот охранник, по словам майора, занимался еще и сторожевыми собаками.

– Ну и что?

– Вадим, а ты бы стал брать с собой кинолога, отправляясь... на танцы?

– Ну...

– То-то!

– ...например, если кинолог – девушка...

– Тьфу! Да спать ты можешь хоть с вагоновожатой!

– Это грубо, командир. Но как ты догадался о моих интимных пристрастиях?

– Клык – охранник! Причем довольно мутная личность.

– Ладно, убедил. В этом есть что-то обнадеживающее.

Как только Редин и Аракчеев отошли в сторону, Виталий негромко сказал:

– Понимаешь, командир, я все думаю об этой кличке – Свендсен...

– Я тебе, как Вадик, скажу: ну и что?

– Такие прозвища, как Свендсен, – спокойно продолжил Снайп, – сами собой не выбираются.

– Может, человек просто без ума от Швеции. Или выглядит, как древний викинг: высокий, блондинистый...

Вит пожал плечами:

– Может быть... Но Свендсен – это фамилия очень знаменитого спортсмена. Биатлониста. Прекрасного стрелка. Командир, можно я отвечу тебе твоей же аналогией? – Гера, заинтересованный, кивнул. – Так вот, стал бы ты называться именем биатлонной звезды, если бы сам был... баскетболистом?

Талеев улыбнулся и дважды хлопнул в ладоши:

– Браво! ТушеЂ. На обе лопатки. То есть Свендсен бывший спортсмен-биатлонист. Что нам это дает?

– Отличный стрелок, снайпер. – На губах Виталия промелькнула улыбка. – И опять к твоим же словам: стал бы ты брать с собой...

– Можешь не продолжать. Это уже серьезно.

– Да, – подтвердил Снайп, – я бы даже категорически настаивал отменить поход в питомник... – Гера отрицательно покачал головой, – если бы с вами не было меня.

– Уверен?

Виталий кивнул.

– Я могу «работать» против снайпера. Вы пойдете без меня. Как бы. А я все время буду где-то рядом.

– Как твоя нога? – Гера вытащил из кармана ампулу. – Возьми. Нам далеко идти. Станет невтерпеж – коли!

Снайп взял лекарство.

– Вряд ли. Мне нужна очень ясная голова. Но спасибо.

Они были в пути уже почти час и успели за это время пересечь вброд ручей, обойти болото и перевалить через два небольших горных отрога. Охранник-проводник был прав: дороги здесь не было и в помине. Редкие тропы, безусловно, принадлежали местному зверью.

– Послушай, – дыхание у Талеева, как и у всех остальных, стало прерывистым и частым, – как ты умудряешься здесь с собаками проходить? Особенно через болото.

– Не, мы через болото не идем. С собаками приходится еще дальше его обходить. Это минут на двадцать дольше. И каменные гряды можно с севера миновать. Собакам нельзя, где мы: лапы поломают. Зато и тут минут десять выиграли. Скоро уже совсем, минут пятнадцать, не больше.

Кое-какие следы им, конечно, в пути попадались. И сломанные ветки, и нечеткие отпечатки человеческих ног. Вадим заметил даже обертку от жевательной резинки, зацепившуюся за куст. Но определить давность следов никто из них не мог. Проводник пожимал плечами – может, мои, а может, Клыка; никакого явно свежего указания на то, что здесь только что прошли люди, не было.

Журналист никому не рассказал о своей беседе с Виталием. Для всех он остался на базе из-за раненой ноги. Но сам Гера нет-нет да и оглядывался внимательно по сторонам, пытаясь засечь присутствие Снайпа. Однажды ему показалось, как что-то мелькнуло впереди за деревьями. Но ни единого следа на этом месте он не обнаружил, хотя специально задержался там и чуть не обползал все вокруг.

«Чего я волнуюсь? – успокаивал себя Талеев. – Никого не подстрелили – значит, Снайп на месте. Или никто и не собирается стрелять. Или мы вообще зря идем в эту сторону...»

Думать на эту тему расхотелось уже через полчаса пути. Тогда же ушло куда-то и чувство постоянной опасности.

«Куда, куда ушло...» Да в стоптанные, гудящие от напряжения ноги. И в «легкий» кашель курильщика, который все чаще вырывался из груди вместе с натужным дыханием.

«Все. Бросаю. Никаких сигар. И пробежки по утрам».

Мысль о пробежках ему почему-то больше всего не понравилась. «Буду дома сидеть. А ноги в тазик с холодной водой поставлю... И коньячку...»

Слова проводника о скором окончании похода всем добавили толику сил. Люди пошли быстрее, даже приподняли опущенные головы: ну, где там долгожданный «зоопарк»?

* * *

Снайпу приходилось двигаться впереди тайно сопровождаемого им маленького отряда. От этого он несколько раз «промахивался»: не зная точно пути, отклонялся в сторону. Чуть не утонул в этом проклятом болоте. Если еще учесть, что, кроме движения вперед, ему надо было обходить и осматривать возможные места укрытия снайпера, то его личный «километраж» вырастал вдвое.

Особо внимательным он был на переправе через ручей и когда, минуя отроги, группа выходила на совершенно открытое пространство. Тогда из своей наспех сооруженной засады он с тревогой обегал глазами каждый куст, реагировал напряжением всего тела на каждый порыв ветра, вслушивался в любое птичье чириканье.