Венецианская блудница - Елена Арсеньева

Лючия бросила на него самый страдальческий взгляд, накоторый была способна, и у Шишмарева отвалилась челюсть. Не менее двух тактовон приходил в себя и наконец-то воскликнул шепотом:

– Не могу поверить!.. Вы… влюбились в этого мальчишку?!

Лючия быстро нагнулась, скрывая вспыхнувшие торжествомглаза, ну а голос ее, как положено, дрожал и срывался:

– Как вы можете, сударь? Я искала в вас большейделикатности! Уж кому-кому, а вам доподлинно известно, что я вот уже много лет…

Музыка развела их, и Лючия перевела дух, стараясь в то жевремя не упустить с лица это испуганно-страдальческое выражение и с радостьюзамечая, что не только глазастый Лямин, но и князь Андрей, и все другие гостиуже с любопытством косятся на них с Шишмаревым.

А тот побагровел от злости так, что его даже в пот бросило,и, сойдясь с ним снова в полупоклоне, Лючия заметила, что его кургузое лицовлажно блестит.

– Что – вот уже много лет? – поводя плечами и плавнопереступая с пятки на носок и с носка на пятку, просвистел Шишмарев, и руки еговдруг судорожно сжались в кулаки, а Лючия, увидев это, очень натуральноизобразила испуг и выпалила:

– Много лет люблю его и умолила вас подстроить князюловушку, дабы принудить его жениться на мне!

И она, покачиваясь то вправо, то влево, закружилась вокругШишмарева, который обратился в соляной столб, не зная, верить своим ушам илинет.

Но где! Так легко его было не прошибить! И очереднойреверанс его был исполнен искреннего восхищения:

– Вы чудесная актриса, синьора. Сказать по правде, нанесколько мгновений я вам почти поверил. Не сомневаюсь, что и нашего героя вылихо обвели вокруг пальца. Тем приятнее будет ему узнать, на ком он женился.

– А на ком? – хлопнула глазами Лючия. – Разве он еще наком-то женился?

– На вас! – потеряв терпение, рявкнул Шишмарев. – На вас,синьора!

Теперь уже все в зале, кто только имел уши, навострили ихизо всех сил. Граф же Лямин, похоже, намеревался прервать танец и ринуться напомощь «Сашеньке». У Лючии оставались считанные секунды, чтобы довестиШишмарева до белого каления, и она сделала все, что могла.

– Конечно, я родилась в Италии, – надув губки, буркнула она.– И все же не пойму, отчего вы называете меня синьорою? Теперь так при дворепринято?

Глаза Шишмарева налились кровью.

– Ну, погоди, венецианская шлюха! – пробормотал он. – Думаешьзаговорить мне зубы? Теперь, когда тетушка здесь и моя судьба вот-вот решится?!Да я без тебя обойдусь! И советую припрятать свои цацки, – он беззастенчивоткнул пальцем в бриллиантовую слезу, вкрадчиво мерцавшую в ложбинке межзолотистых грудей Лючии, – пока князь не отнял их, потому что от меня теперьникакого гонорара не жди!

***

Лючия не зря была в Венеции завсегдатаем театра. Онапрекрасно знала, как ловить реплику партнера, а главное – удачный жест, которыйпридает поведению героев новую, нечаянную окраску. К тому же она очень неплохофехтовала, а значит, реакция у нее была отменная.

Бац!.. Звук пощечины заглушил бравурные скрипичные аккорды,и танцующие, давно уже изнемогавшие от любопытства, забыли про свои па иопрометью ринулись в центр залы, где застыли в классической позе из комедиимасок Арлекин – Шишмарев и разгневанная Коломбина – Лючия. А впереди всех, дажеопередив Лямина и князя Андрея, пыхтя, неслась кряжистая, осанистая дама встоль огромном вороном парике, что даже при ее незаурядных статях головаказалась непомерно, непропорционально огромной. У нее был величественный бюст,а лицо так испорчено оспою, что дама казалась узорчатой.

Лючия ожидала ее явления с первой минуты, как прибыла набал: ведь Наяда Шишмарева-Лихачева, которую она узнала, даже не видав прежде ниразу, и была тем самым лицом, для коего разыгрывалась вся сия трагикомедия.

Музыканты, заметив, что танец приостановился, пересталииграть, а потому «финальная ария» Лючии зазвучала в полной тишине.

– Вы оскорбили меня, сударь! – воскликнула она, опережаяШишмарева, который уже разинул свою ядовитую пасть. – Вы оскорбили меня! Выосмелились сказать, что я, Александра Казаринова, княгиня Извольская, что я… –У нее очень натурально перехватило дыхание. – Ну так я напомню вам, что со мноюопасно искать новой ссоры. Помнится, я не побоялась сказать вашей тетушке, чтоженщине, которая отрезает другой женщине сочащиеся молоком сосцы, надобновыжигать на лбу клеймо – «Зверь». А вам скажу: когда дьяволу продашься, самдьяволом станешь.

Впрочем, последняя реплика оказалась уже лишней. Успех был ибез того полным!

Первой и самой чувствительной наградою было для Лючииошеломление в глазах Шишмарева. Он усомнился! Он на миг поверил, что перед нимнастоящая Александра! В самом деле, как «венецианская шлюха» могла дознаться допозорной сцены, которую он пытался прикрыть таким нагромождением лжи, какотважилась произнести слово, кое, чудилось, испепелило на месте жестокосерднуюпраправнучку Феи Мелюзины? Наяда даже зашаталась, даже сделала попытку лишитьсячувств, но вовремя заметила, что вокруг – пустота и, вздумай она опрокинутьсянавзничь, изрядно расшибется об пол.

«Да где ей упасть натурально в обморок? – мелькнула у Лючиипренебрежительная мысль. – Вот если бы я упала, тут бы все сломя головуринулись ко мне с нюхательными солями!»

Но ей не было нужды такими дешевыми эффектами привлекать ксебе внимание – оно и так всецело принадлежало ей. Видимо, каждый изприсутствующих был в свое время наслышан об этих словах, однако теперь они былисказаны во весь голос – к общему удовольствию. Что же, гостей нелегко осуждать:жизнь в захолустье скучна, а нынешний бал у графа Лямина преподнес такие дивныеразвлечения! Вот только танец, беда, пропал, да и вообще, после того какШишмарев, спасая лицо, бросился ухаживать за тетушкою и уводить ее прочь (граф,как хозяин, обязан был ему помочь), всем сделалось не до музыки и размеренныхдвижений. Гул стоял в зале, и предметом разговоров, конечно, была она, Лючия… всмысле, княгиня Извольская. Однако она почему-то не ощущала никакогоудовольствия от этого внимания, мечтая только об одном: оказаться как можнодальше отсюда. Но пришлось выдержать еще обильный и долгий ужин, где граф Ляминподчеркнуто за ней ухаживал, втихомолку подсмеиваясь над князем, который сиделна другом конце стола и выглядел мрачнее тучи.

– А ваш супруг – ревнивец, Сашенька! – с восторгомудостоверил граф, поднося к губам руку своей соседки. – Э, да вы дрожите! Васэто пугает?

– Я закатила такой скандал! – пробормотала Лючия. – Он мнеэтого не простит, ей-богу.