Венецианская блудница - Елена Арсеньева

– Да, – усмехнулся Лямин. – Князь Андрей – человексдержанный. Не любит привлекать к своей персоне внимания. А тут… до вашегоприезда его все наперебой поздравляли – он даже взопрел, бедняга, потом выразыграли свое представление…

Лючия остро взглянула на него из-под ресниц и встретилапрямой открытый взор.

– Да, – кивнул Лямин, – я прекрасно понял, что вы бедногоСтюху старательно хотели вывести из себя, а Наяда Егоровна очень кстати подруку подвернулась. Не знаю, зачем вы это проделали, однако вышло все совершеннозамечательно. Думаю, князь не столько разозлен, сколько озадачен. Мужья, знаетели, не любят, когда жены вдруг ставят их в тупик. Поэтому, когда будетевозвращаться домой, советую помнить то, что я твердо усвоил еще мальчишкой, вблистательном деле под Лесной [40] : лучший способ защиты есть нападение.Андрюша храбрец, а значит, человек бесхитростный. Ну а вы, Сашенька, к моемуизумлению, оказались не хорошеньким, тихим карасиком, а маленькой зубастенькойкасаточкой, ну и с богом, голубушка моя, с богом… однако советую помнить: Стюха– еще не значит тюха.

И не успела Лючия уточнить значение сего неведомого ейсловечка, как граф Лямин встал, произнося благодарный тост за всех явившихсяпочествовать его.

Бал, слава Мадонне, кончился.

***

Когда Лючия увидела у подъезда знакомую роскошную карету,она едва не всхлипнула от облегчения, начисто забыв, что сама же приказалаУльяне отправить экипаж вслед за нею. Еще раз выдержать дорогу верхом… сноваиспытывать это ужасное ощущение беззащитности, беспомощности, своей полнойзависимости от стремительно скачущего животного, эти удары о седло, эту жуть,когда стремя выскальзывало из-под ноги… о нет, только в той ярости, которойбыла охвачена Лючия, можно было проделать пять верст верхом, в темноте, впервыев жизни взгромоздившись в седло! И она положила себе непременно обучитьсяездить верхом. Александра, разумеется, владела этим искусством в совершенстве.Да уж, сестра оказалась не такой уж нежной кошечкой, если попыталасьпротивостоять Наяде Егоровне и вызвала ее лютую ненависть. Ну что же, темлучше, если у нее есть сила духа. Авось и сумеет противостоять Лоренцо, авосьубережется от Чезаре, авось…

Лючия отогнала неприятные мысли. Бархатные сиденья с каждымударом колес по набитой, мерзлой дороге казались все менее мягкими, и нежныйзад Лючии ломило от боли. Да будет ли конец этой дороге?! Может быть, пожалуйсяона на свои страдания, ей стало бы немного легче, но пожаловаться было некому:князь Андрей мертво молчал, забившись в противоположный угол кареты, и от егоприсутствия Лючии не было ни жарко, ни холодно. Ой, нет, холодно, так холодно иодиноко, что при новом сильном толчке она не удержалась и громко всхлипнула отболи и жалости к себе.

– Что с вами? – донеслось до нее. Чудилось, упала ледышка, ане живые слова раздались.

«Recarsi per diavolo! [41]« – едва не выкрикнула Лючия,однако ее святая покровительница, очевидно, не дремала и очень вовремязаставила ее прикусить язычок, а потом, вспомнив уроки любезнейшего графаЛямина, снова всхлипнуть:

– Я не могу… не могу больше выносить вашей злобы!

– Злобы?! – переспросил князь Андрей, и в голосе егозазвучал испуг. – Как вы могли по…

– А что мне было думать? – обрушилась на него Лючия. – Вы жени слова мне не сказали!

– Вы… озадачили меня, – с запинкой произнес князь Андрей, иЛючия в очередной раз вспомнила ляминские наставления. – До меня донеслисьобрывки ваших разговоров с Шишмаревым… я и не предполагал, что вы с ним столькоротко знакомы.

– Вот те на! – вспыхнула Лючия. – Вас изумило мое с нимзнакомство? Но разве этот подлец не друг вам?! Ведь именно он помогал вамустроить наше венчание.

Только потом она сообразила, как ужасно звучат ее слова, идаже руку ко рту прижала, пытаясь их остановить, но поздно. Как говорят этирусские – слово не воробей… ну и так далее. Лючия вся сжалась, вообразив, какаябуря сейчас на нее обрушится, однако князь Андрей только хрипло перевел дыханиеи ответил ей не сразу, а после тяжелой заминки:

– Вы вправе… вправе думать так, однако же тому была причина,чтобы я… чтобы я и он сошлись в этом деле.

Лючия прижала руку к сердцу, так вдруг ударило болью. Дело?Он называет их брак – делом? Похитил, можно сказать, девицу, сделал ее женщиной– из самых благородных побуждений, заметьте, чтобы спасти свою сестру.

Дело! А сломанная судьба Александры Казариновой? Это все –дело?

– Ну что же, надо полагать, я сегодня испортила вашу шуткусвоей резвостью, – сказала она устало. – Вы хоть успели получить Ульянинувольную от Наяды Шишмаревой?

– Вольную? – переспросил князь Андрей тоном величайшегоизумления. – Так вы… знали про вольную? Знали?!

– Ульяна мне все рассказала, – сухо обронила Лючия. – Хотя япредпочла бы услышать это от вас.

– Так вот почему вы вернулись, – пробормотал князь Андрейзадумчиво. – Ну что ж, в храбрости вам не откажешь.

– А в чем откажешь? – задиристо буркнула Лючия.

– Да ни в чем, – усмехнулся князь. – Я знаю вас много лет, яобманом женился на вас, утешая себя тем, что ежели меж нами нет любви, так хотябы жена моя будет красива, добра и умна. Все это так, да… но в вас вдругпоявилось нечто… нечто… не подберу слова! Девочка, знакомая мне с детства,оказалась самой загадочной из всех женщин, каких я знал.

Лючия еще крепче прижала руку к сердцу. Слабое средствоунимать боль, конечно. Однако сейчас-то с чего разболеться сердцу,спрашивается?! Конечно, у него были другие женщины… Кто-то же научил его всемтем пленительным навыкам, с которыми раз или два уже познакомилась Лючия икоторых забыть не может. Но все это было прежде. До нее! Сегодня она сожгла засобою все мосты, отрезала все пути к возвращению в Венецию. Теперь, именнотеперь она воистину признала себя его женой, приняла прошлое АлександрыКазариновой и будущее княгини Извольской… ну, значит, только от нее зависит,станет ли ее супруг искать утешения на стороне!

– С самого начала, с той самой встречи в трактире у Фотиньименя что-то настораживало, – продолжал князь Андрей, не замечая, что егоспутница затаила дыхание. – Что-то было не так… в вас, в вашем поведении. Яникак не мог понять, что меня беспокоит. А сегодня вдруг понял!