Элирм II - Владимир Посмыгаев

Это была дорога. Двустороннее шоссе. Серый асфальт, белые полосы. Ничего необычного. За исключением того, что висела она прямо в космосе.

Мы стояли на тропе, уходящей на тысячи и тысячи километров вперед, где в самом конце горел яркий солнечный свет. Справа и слева — бездонная пропасть. А позади — медленно надвигающаяся стена тьмы. Это была самая настоящая черная дыра, что двигалась прямо на нас, заглатывая дорогу со скоростью, чуть меньшей скорости пешехода.

Мы не строили предположений. Мы просто знали. Это — живое олицетворение истинного зла. Антикосмос. Дьявол во плоти. Стоит его коснуться, и твоя душа навеки будет низвергнута в пучину мук и страданий. И напрасно метаться, молиться, звать на помощь — тебя не услышат. Помощь не придёт.

Это чувство страха было не похоже на то далекое, привычное нам. Вопреки будничному отрицанию и доказательствам разума мы вдруг истово поверили: жизнь не заканчивается смертью. Она находит своё продолжение во множестве иных миров. Куда более совершенных и прекрасных, чем наш. Там есть существа, что живут одновременно в шести пространственных измерениях и сотнях временных. Спят на матрасах из света, а на обед едят гравитацию. Плавают по металлу и больно ударяются о пустоту. Нас тоже это ожидает, со временем. Мы лишь в начале длительного пути из череды трансформ и перерождений, однако, все это может оборваться прямо здесь и сейчас. Для этого надо лишь остановиться. Перестать идти. И тогда, следующая позади черная дыра сама нагонит нас.

И мы шли. День, второй, третий. Через неделю мы вдруг осознали, что нам не требуется ни вода, ни еда, ни воздух. Только сон. Он дарил нам силы и надежду, что рано или поздно, но испытание закончится. Иначе никак, ибо на карту было поставлено не только нынешнее существование, но и все грядущие.

Мы шагали по дороге в сторону солнца, спали на асфальте, затем просыпались и снова продолжали идти.

Так проходили дни. Дни перетекали в недели, недели — в месяцы, а месяцы — в долгие годы.

Через пять лет мы поняли, что начали стареть. А еще через шестнадцать — Эстир остановился.

Шаман замер всего в паре километров от надвигающейся черной дыры, задумчиво глядя в зияющую тьму.

Я остановился подле него. Герман рядом.

— Глас, поговорим? — слова дались нелегко. Мы не разговаривали уже пару лет, но не потому что поссорились, а потому что не видели в этом смысла.

— Я хочу увидеть дочь — спокойно сказал Эстир — Погулять с ней в золотом осеннем парке, купить мороженого, снова услышать её звонкий девичий смех, почитать на ночь сказку… Да… Очень хочу… Её звали Салли. Ей было девять. Она мечтала стать театральной актрисой. Не кино, а именно театр. Странно, правда? Родилась в двадцать первом веке и мечтала играть на сцене — шаман сделал шаг вперед — К сожалению, она умерла слишком рано. Боковой амиотрофический склероз, как у Хокинга. Некоторые люди умудряются прожить с этой болезнью долгую жизнь, а вот Салли не повезло. Но я выполнил её мечту. Записался на курсы актерского мастерства и стал выступать в местном театре. Хотя до этого работал обычным менеджером гипермаркета.

Эстир сделал еще один шаг.

— Почему ты раньше нам об этом не рассказывал?

— А смысл? Большая печаль не говорит. Она безмолвна. Да и каждый из нас кого-то потерял.

— Мне очень жаль, друг.

— Ничего. Та жизнь осталась в прошлом. Я уже и не помню её лица.

— Нам надо идти.

— Нет, Влад. Дальше вы пойдете втроём, без меня.

— Но почему?

— Потому что я устал. И больше не верю. Мы идём уже двадцать один год, но так и не достигли желаемой цели. Герман говорит: «всё будет хорошо». Я держусь за мысль: «а может быть обойдется?». Такая надежда теплится в душе каждого из нас. Без неё нельзя жить. Однако сейчас я чувствую, как она тлеет угасающей искрой, и понимаю: хорошо не будет. Мы живем и дышим лишь по инерции, когда внутри уже давно мертвы. И это заставляет меня испытывать невероятно жгучее чувство бессильной злобы и вспоминать о навсегда утраченных возможностях… Это как «кусание локтей» или «муки Тантала». Поэтому прошу тебя, Эо, просто дай мне уйти.

Я покачал головой.

— Не сегодня, друг мой, не сегодня. И если надо будет, то мы с Германом тебя свяжем и потащим силой.

— Вот именно — согласился напарник.

Шаман едва заметно улыбнулся.

— Вот ведь упёртые.

— Не смей сдаваться, провидец! Мы обязательно пройдем это испытание. Я знаю.

— Поклянись.

— Мы справимся. Клянусь

Эстир закрыл глаза и глубоко вздохнул.

— Кстати, меня зовут Мартин.

— Надо же — улыбнулся Герман — Двадцать один год скрывал своё настоящее имя, а сейчас вдруг взял и сказал. Исторический момент.

— Кто бы говорил, многоуважаемый танк.

— А что я? Это и есть моё настоящее имя.

— И почему я не удивлен?

* * *

Клятву я так и не выполнил.

Спустя еще восемнадцать лет Глас сильно постарел. А затем у него обнаружился рак. Его NS-Eye уже давно вышел из строя, однако по усиливающемуся кашлю и уплотнениям в области печени, мы догадались обо всем самостоятельно, без подсказок.

Последние несколько месяцев мы с Германом несли его на себе. Эстир превратился в овощ. Живой труп. Глубокого старика, кричащего от боли и впадающего в беспамятство.

В одну из ночей его разум на мгновение прояснился, и шаман нашел в себе силы уйти по-своему. Он покончил с собой. Выхватил нож и перерезал себе вены.

Мы с Германом плакали, когда смотрели, как черная дыра поглощает тело нашего старого друга.

В душе образовалось пустота, и идти стало заметно тяжелее.

А еще через восемь лет настала очередь следующего из нас.

* * *

— Как ты, дружочек? — я присел рядом с Хангвилом, ласково поглаживая седую макушку.

— У-а… — зверек поднял на меня слепые глаза, ткнулся носом в ладонь, а затем медленно опустил голову на землю.

Он тяжело дышал.

— А знаешь, мне недавно приснился сон — я аккуратно взял в руки крошечные лапки. Холодные и скрюченные, как при артрите — Что очень скоро мы выберемся отсюда. Осталось пройти лишь совсем чуть-чуть. Самую малость. Завершим испытание и заживем по-полной. Как тебе такая идея? Прокачаем пару уровней, снова помолодеем. Накуплю тебе целую тонну самых толстых и жирных астрафайрских сверчков. Вместе их и съедим. Ты ведь помнишь, какие они на вкус?

— У-а…

— Не помнишь? Ну, ничего, малыш, ничего. Уверен, что они очень и очень вкусные… А еще я вспоминал тот самый день, когда мы впервые познакомились. Ты был такой крошечный, лопоухий. И свесился с дерева так смешно, как коала. А потом потянулся ко мне, будто к старшему брату. Тогда-то я и понял: мы связаны.