Хозяйка розария - Шарлотта Линк

В час ночи внизу хлопнула дверь, и Михаэль начал подниматься по лестнице. По стремительности походки Франка поняла, что он пребывает в великолепном настроении. Оказавшись на втором этаже, он стал двигаться тихо и осторожно. «Наверное, ему вдруг пришло в голову, что я все-таки еще существую», — горько подумала Франка. На цыпочках он вошел в спальню и вздрогнул, увидев, что в комнате горит свет, а жена еще не спит.

— Ты почему до сих пор не спишь? — укоризненно спросил он. На какой-то момент хорошее настроение его несколько потускнело.

— Ты очень поздно пришел, — вместо ответа сказала Франка. Было ясно, что он пришел от возлюбленной, это было видно, хотя Франка не смогла бы точно определить, как она это заметила. Галстук на нем сидел безупречно, на лице не было следов губной помады, волосы были аккуратно причесаны. От него не пахло, насколько она могла судить, чужими духами. Но всем своим видом он излучал что-то… сытую удовлетворенность, уверенность в себе, гармоничное согласие с собой и своей жизнью. Он источал счастье…

«Да, вероятно, так оно и есть, — подумала Франка, и укол в груди дал ей понять, насколько сильно задела ее эта мысль: он счастлив.

До сих пор она отказывалась связывать понятие счастья, которое, на ее взгляд, было неотделимо от чистоты и старомодной романтики, с тривиальной внебрачной интрижкой. Но вероятно она заблуждалась. Михаэль был счастлив, он выглядел счастливым, а, значит, и был им. Его счастье останется прежним, даже если она его проигнорирует.

— Который теперь час? — ответил Михаэль на ее слова, сел на кровать спиной к жене и принялся стаскивать с ног ботинки. Франка бросила взгляд на стоявший рядом с ней будильник, хотя и без того знала, сколько времени.

— Пять минут второго. Я не думаю, что ты до сих пор был в лаборатории.

Он справился с ботинками, встал и взялся за конец галстука.

— Черт возьми, конечно нет. Что бы я стал делать в своем кабинете до полуночи?

— Значит, ты был с ней?

— Да.

— Вам было хорошо?

Она ждала, что он отмахнется от ее вопроса, начнет злиться и говорить, чтобы она не приставала к нему с такой бессмыслицей. Но вместо этого он, помедлив, ответил:

— Да, это был чудесный вечер.

В голосе его прозвучала душевная мягкость. Франка смутно вспомнила, что уже слышала в его тоне такие нотки, но было это много лет тому назад. Она давно забыла об этом и не верила, что он сумел сохранить в себе задушевность. Михаэль околдовал ее. Ей показалось, что с тех давних пор не прошло и дня, что ничего не изменилось, что за прошедшее время мир не перевернулся.

Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы взять себя в руки. Помолчав, она хрипло сказала:

— Мой вечер не был таким чудесным. Я смотрела телевизор, но не смогу тебе рассказать, что там показывали. Я выпила бутылку вина. Мне никто не звонил. Я ни с кем не разговаривала.

Михаэль пожал плечами.

— Это как раз то, что тебе нравится, разве нет? Никаких звонков, никаких разговоров. Не было никого, кто мог бы нагнать на тебя страху. Это та жизнь, какую ты хочешь вести, так что будь довольна.

— Ты всерьез думаешь, что это та жизнь, какую я хочу вести?

— Это жизнь, которую ты ведешь. Поэтому я думаю, что она тебе нравится.

— Ты считаешь, что если человек что-то делает, то только потому, что это ему нравится? В обязательном порядке.

— В противном случае он бы этого не делал, я не прав? — Михаэль разделся, нырнул под одеяло и, зевая, потянулся. — Я чертовски устал. Будь любезна, выключи свет.

Она встала.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что мне может потребоваться помощь? Твоя помощь.

Настроение Михаэля портилось на глазах. Он провел роскошный вечер, ему хотелось думать о его приятных моментах и уснуть с этими воспоминаниями, он ни в коем случае не желал вникать сейчас в вечные проблемы своей жены. Он не мог их решить, не говоря о том, что они уже давно стояли у него поперек горла.

— Нам обязательно надо обсуждать все это именно сейчас? — спросил он и снова зевнул. — Уже час ночи. Мне вставать в шесть, и я хочу хоть немного поспать.

— Не моя вина, что ты так поздно ложишься спать.

— Я не говорю, что это твоя вина. Я просто прошу тебя дать мне отдохнуть. Не откажи, пожалуйста, в такой любезности.

В его голосе зазвучала плохо замаскированная резкость, которую Франка успела хорошо изучить, и знала, что эту резкость не стоило игнорировать. Но разве она не замолкала всякий раз, когда он давал ей понять, что не желает больше ее слушать?

— Так дальше продолжаться не может, — вырвалось у нее, — ты должен мне сказать, что ты собираешься делать дальше. Как долго продлится эта связь, и как долго будет длиться фарс нашего с тобой брака?

Надо было говорить жестко и хладнокровно, чтобы пробить броню его равнодушия, но, как и всегда, голос ее звучал жалобно, плаксиво и по-детски. «Я веду себя, как ребенок, — подумала она, — как ребенок вымаливающий любовь и понимание».

— Михаэль, — умоляюще сказала она, и этим переполнила чашу его терпения. Он сел и уставился на нее сверкающими глазами. Голос его дрожал от гнева.

— Франка, пойми раз и навсегда, что я не хочу вникать в твои проблемы! Я не могу тебе ничем помочь. Единственное, что я могу сделать в лучшем случае, это вместе с тобой погрузиться в омут твоих переживаний, но у меня нет ни малейшего желания это делать! Ты ведешь себя, как малое дитя, которое садится в уголок, плачет, хнычет и ждет, что придет кто-то, возьмет его за руку, защитит, прикроет и сделает еще бог знает что! Но этот номер у тебя не пройдет, Франка! Никто не придет! Либо ты вытащишь себя из болота сама, либо ты погрузишься в него еще глубже. И прекрати просить о помощи. Ты только даром тратишь силы, потому что той помощи, какую ты ждешь, ты ни от кого не получишь!

Он тяжело дышал, в глазах его Франка не видела ни сочувствия, ни внимания — только отвращение и раздражение.

— А теперь оставь меня в покое, — с этими словами он снова лег и уткнулся лицом в подушку.

Он и в самом деле быстро уснул. Франка поняла это по его спокойному, ровному дыханию. Сама же она всю ночь не могла сомкнуть глаз. Его слова эхом отдавались у нее в голове, и после того как улеглись возмущение и обида, Франка, к своему ужасу, поняла, что, несмотря на всю свою жестокость и равнодушие, Михаэль был прав.

Она уже не ребенок. Мама не придет и не возьмет ее на руки. Никто не уберет камешки с дорожки, никто не научит ее ходить по жизни так, чтобы не упасть и не пораниться.

На дороге жизни она стоит одна.

Надо решить, что делать дальше. Надо взять на себя ответственность и действовать, невзирая на риск ошибки. Она должна делать все сама и сама нести ответственность. От беспощадности этого понимания у Франки закружилась голова; одновременно росло чувство безысходности, отсутствия выбора, и от этого в груди зашевелился панический страх. У нее было ощущение, что она находится в свободном падении, но она могла спокойно падать и дальше, так как не было никакого смысла сопротивляться.