Дань псам. Том 1 - Стивен Эриксон

Она распахнулась ему навстречу. В проеме стоял худощавый мужчина с грустным лицом.

– Ты должен был знать, Маппо Коротышка, что это все не вечно. И вот ты стоишь передо мной, будто отрубленная рука, из которой хлещет кровь, заливая собой эфир, и конца этому нет.

– Конец настанет, – отозвался Маппо. – Мне нужно лишь снова отыскать его.

– Его здесь нет.

– Я знаю.

– Ты намерен пройти по жилам земли, Маппо Коротышка? Ты ведь за этим явился в наш храм?

– Да.

– Ты избрал крайне опасный маршрут. Этот путь отравлен, покрыт льдом с примесью чужеродной крови. Там пылает огонь, ослепляющий всех, кто им пользуется. В завываниях ветра слышен вопль смерти. Там царят тьма и теснота. Его печалей не вынести даже тебе. Есть то, что поддастся, и то, что не поддастся совсем. Под таким давлением не выстоять никому. Итак, Маппо Коротышка, ты по-прежнему намерен пройти Путем Огни?

– У меня нет выбора.

Лицо человека стало еще печальнее.

– Я так и думал. Перечень предостережений вообще-то можно продолжать. Его вполне хватит до рассвета; я буду пугать тебя жуткими подробностями, а ты будешь слушать, стоя в воде. В конце ты, однако, все равно скажешь, что выбора нет, а значит, время потрачено зря. Я охрип, ты еле держишься на ногах – кому это надо?

– Ты как будто расстроен, жрец.

– Не без этого. Перечень вышел весьма поэтичным.

– Значит, тебе стоит непременно его записать, когда станешь сочинять летопись об этой мрачной ночи.

– Ценное предложение, благодарю. Что ж, проходи, вытирай ноги. И поспеши: мы готовили ритуал с того самого момента, как твое судно пришвартовалось в гавани.

– Широта твоих познаний впечатляет, – сказал Маппо и, нагнувшись, шагнул внутрь.

– Согласен. А теперь следуй за мной.

По короткому коридору, где с потолка капала вода, они вышли в более просторный трансепт с грязным, выложенным мозаикой полом, затем свернули в другой коридор, по стенам которого тянулись ниши со святынями: бесформенные куски руды, кристаллы белого, розового и лилового кварца, аметисты, звездные камни, янтарь, медь, кремень, окаменелое дерево и кости. Коридор вел в главный зал с колоннами; там, выстроившись в две шеренги, ждали послушники в коричневых одеяниях и с зажженными факелами в руках.

Маппо следовал за Верховным жрецом между послушниками, которые читали нараспев какой-то псалом на давно забытом языке.

Пол в дальнем конце зала пересекала расселина, как будто сама земля разверзлась и поглотила алтарь вместе с постаментом. Из дыры валил раскаленный пар и веяло жаром.

Печальный Верховный жрец подошел к краю расселины и повернулся к Маппо.

– Врата Огни ждут тебя, трелль.

Маппо взглянул вниз.

В расселине тек бурлящий поток расплавленных камней.

– Перед тобой видение из иного мира, – пояснил жрец. – Иначе бы Даруджистан уже превратился в пылающий шар огня, яркий, словно новорожденное солнце. Здешние пещеры наполнены газом.

– Если я туда спрыгну, то тут же зажарюсь.

– Именно так. Я догадываюсь, о чем ты подумал.

– О чем же?

– Ну и врата.

– Да, что-то в этом роде.

– Тебе следует оградиться от этих сил, пройдя упомянутый мной ритуал. Маппо Коротышка, ты готов?

– В чем суть ритуала? Наложите на меня какое-нибудь защитное заклятие?

– Нет, – ответил жрец чуть не плача. – Мы омоем тебя кровью.

Баратол Мехар видел боль в глазах Скиллары, когда та ненадолго погружалась в себя. Даже Чаур инстинктивно держался рядом с ней, словно пес, который оберегает раненого хозяина. Почувствовав на себе взгляд Баратола, Скиллара тут же расплывалась в широкой улыбке, и сердце отзывалось ноющей болью, словно кулак после удара о запертую дверь. Кузнец был уверен, что перед ним самая прекрасная женщина на свете, хоть красота ее заметна лишь со второго, а то и с третьего взгляда, как цветок в тенистых джунглях. И боль в ее глазах еще больше усугубляла его страдания.

Все-таки Резчик – непроходимый тупица. Да, здесь не обошлось без другой женщины – первая любовь, скорее всего, – но ее ведь уже нет. Пора оборвать этот якорь, нельзя же вечно тонуть. Всему виной молодость, конечно, и ловкое обращение с ножами едва ли заменит умение справляться с испытаниями, которые уготовил тебе мир. А уж тоска по тому, что уже не вернешь, – это бессмысленная трата времени.

Свою тоску Баратол давно оставил позади – где-то в пустынях Семи Городов. Разбросанные трупы, насмешливый хохот, маскирующийся под завывания ветра, неподвижная ящерица, будто подарок в протянутой обугленной руке. Мгновения безумия, в которые Баратол роптал на безжалостность времени, – причем задолго до того безумия, что захлестнуло Арен, когда появились т'лан имассы. «Слишком поздно», – говорило время, и ничем этого не исправить: ни кровью, пролитой в честь бога, ни готовностью вырезать себе сердце. «Слишком поздно». Эти слова звучали насмешкой, издевательством, которое рассудок не в состоянии стерпеть.

Эти два слова повторялись речитативом и, нарастая, превращались в злорадное эхо, перекрывавшее шум схватки, вопли разбойников и звон железа. Баратол никуда не мог деться от речитатива, он будто оглох. Слишком поздно – никуда ты не денешься. Каждый не вовремя поставленный блок, каждый пропущенный удар отзывался этими словами. Они вспыхивали перед глазами, взметывались вместе с фонтанами крови и желчи, приближая смерть. Они вырывались из-под падающих тел. Они рисовали письмена (одни и те же, без конца) на песке, куда отползали умирать раненые.

Речитатив так бы никогда не закончился, не убей Баратол всех до единого. Пощадил он лишь дюжину лошадей, которых несколько дней спустя подарил караванщикам в благодарность за то, что те спасли полумертвого воина, уняли лихорадку, промыли и прижгли раны. Платы они не приняли, поскольку ничего не могли сделать с тупой душевной болью, а раз так, то требовать вознаграждения было бы бесчестно. Впрочем, подарок – это другое, от подарка они не отказались.

В пустыне ничто не скрывало жестокого лика времени – черепа, туго обтянутого иссушенной кожей. Одинокий глаз прожигает небо, а в разверстом рту, словно на вершине горы, холодно и не хватает воздуха. Торговцы это понимали: в конце концов, они тоже пустынный народ не хуже других. Они дали Баратолу несколько бурдюков с водой, чтобы хватило до ближайшего гарнизона: «Да, чего у мезланов не отнять, так это умения строить добротные перевалочные пункты. Там всех принимают, друг».

Также они дали ему самого крепкого жеребца, оставшегося от разбойников, крепкое седло, сушеного мяса и фруктов, а еще четырехдневный запас овса и вдобавок показали дорогу, которая позволит обойти смерть. Единственную дорогу.

Смерть будет идти за ним по пятам, сказали торговцы. Сейчас она выжидает, прячется от костра, но когда Баратол отправится, жнец на длинных ногах пойдет следом, будет петь о времени, о бесконечном голоде, который не прекратится, пока не пожрет все на своем пути.