Темная сторона Кая - Эстель Маскейм

А вот папе у меня есть что сказать. С какой стати я должна беречь его чувства? Неужели нужно обязательно прийти домой в слезах, чтобы он понял, как мне его не хватает?

Поворачиваюсь и иду ему навстречу. Смотрю прямо в глаза.

– Неужели? Тебе есть до меня дело? Уверен? А вот глядя со стороны, так и не скажешь.

Папа ошеломлен и сбит с толку. Как будто я открыла ему какой-то страшный секрет. Как будто он искренне считает себя заботливым, пекущимся о дочерях отцом, а не чужаком, случайно живущим в одном с ними доме.

Должен же он сознавать, что его просто нет в нашей жизни?

– Ванесса… – начинает папа и останавливается – слова кончились.

– Что? – раздраженно спрашиваю я. Как ему удается ничего не замечать? – Где ты был в тот раз, когда я так напилась, что меня вырвало на крыльце? Почему ты не запрещаешь мне уходить из дома после полуночи? Сколько раз тебе звонили на этой неделе из школы? Ты все пропустил мимо ушей. Я прогуляла кучу занятий, но ты не сказал мне ни слова. А знаешь почему? Потому что тебе ВСЕ РАВНО!

Слышу, что в гостиной умолк телевизор. Слышу шаги и вижу Кеннеди – сестра остановилась и смотрит на нас. Тео у нее на руках, беспокойно трет лапами уши. Не хочу, чтобы она видела, как я кричу на папу, но я уже разошлась и не могу так просто остановиться. Слова вылетают сами по себе, те вопросы, задать которые никогда не хватало смелости.

Отец медленно качает головой и беззвучно шевелит губами, пытаясь слепить какой-то ответ.

– Неправда… мне не все равно. Я… я люблю тебя. Люблю вас обеих. Иначе и быть не может. – Он бросает взгляд на Кеннеди, потом снова смотрит на меня и с усилием сглатывает, но на лице как будто застыло выражение растерянности и изумления. – Знаешь, у меня сейчас много дел, много забот. Я думал, вы счастливы.

– Счастливы! – повторяю я и смеюсь, отрывисто и холодно. Счастливы? Он что, ослеп? Родители Чайны мне ближе собственного отца. Я постоянно волнуюсь за Кеннеди и не подпускаю к себе парней. Как можно в таких условиях быть счастливой? Я не живу, а выживаю. – Ты охрененно шутишь, папа. Нет, правда.

– Не разговаривай со мной так, – запинаясь, говорит папа. Раньше я никогда не ругалась в его присутствии, но разве теперь это важно? Может быть, если бы начала лет в пятнадцать, он относился бы ко мне иначе. Смешно. Кто бы мог подумать, что привлечь его внимание будет вот так легко.

Скрещиваю руки на груди и смотрю на него с вызовом. Кто этот человек, что стоит передо мной? Я не узнаю его.

– Так ты собираешься отчитать меня за сквернословие?

– Что… что происходит, Ванесса? Почему ты так себя ведешь?

– Потому что я устала, папа, вот почему! – бросаю я, повышая голос, и делаю еще шаг навстречу. Слезы жгут глаза. – Устала обходить тебя на цыпочках. Два года прошло. Нам с Кеннеди тоже плохо без мамы, но нельзя же просто перестать жить. У тебя две дочери, и тебе нужно заботиться о них, но ты думаешь только о себе, а на нас махнул рукой.

С таким же эффектом я могла бы хлестнуть его по щеке. Папа хватается за грудь и даже отшатывается, как будто я действительно причинила ему физическую боль. Пытается что-то сказать, ищет нужные слова, но их нет. Напряжение в доме такое, что мы все вот-вот взорвемся, и тогда папа переключается на мою сестру.

– Кеннеди, ты же знаешь, что я забочусь о тебе, правда? – мягко, почти умоляюще спрашивает он. Ему так надо, чтобы она сказала «да».

Кеннеди опускает голову и тычется носом в бок Тео.

– Вообще-то нет, – бормочет она едва слышно и прячет глаза.

Словно пораженный ужасом, папа снова смотрит на меня и трет виски, а я замечаю, что кожа у него поблескивает от пота. Голос дрожит и звучит еле слышно, как у человека, разбитого параличом.

– Я думал, что если отпустить вас немного, так будет лучше для всех. Думал, что помогаю вам.

– Отпустить немного? – Мне даже не смешно. Как можно быть настолько рассеянным и ничего не замечать? Как можно думать, что, отвернувшись от дочерей, только что потерявших мать, ты на самом деле помогаешь им? – Между безучастным родителем и несуществующим есть некоторая разница. Ты ведь это знаешь?

– Что мне сделать? Чего ты ждешь от меня? – спрашивает отец.

– Для начала прекрати позволять мне делать все, что я хочу. Мне же только семнадцать лет! Мне нужен отец, понимаешь? Мне нужен ты. Мне нужно, чтобы ты контролировал меня, спрашивал, когда я буду дома. Мне нужно, чтобы ты кричал на меня, когда я прихожу и от меня пахнет пивом. Мне нужно, чтобы ты выговаривал мне, когда я огрызаюсь. Мне нужно, чтобы ты вел себя как отец и заботился обо мне, потому что иногда я спрашиваю себя, заметишь ли ты, если я съеду с моста на этом твоем ржавом уродце.

Его лицо перекошено ужасом.

– Пожалуйста, Ванесса, не говори так.

– Так заметишь ли нет?

– Ванесса! – стонет отец и запускает пальцы в седеющие волосы.

– Ты даже не понял, что я пережила худшую в своей жизни неделю. – Я продолжаю долбить его тем же тоном, не меняя позы и обжигая взглядом. Момент, которого я так долго ждала, наконец настал. – Ведь не понял же, да? Так позволь мне рассказать кое-что. – Я смотрю ему в глаза и выкладываю всю правду: – Мы обжимались с одним парнем, и он заснял это на телефон, а потом разослал видео всем ученикам нашей школы. Да, папа, да. Есть запись, на которой я исполняю стриптиз, и мне даже не к кому обратиться за поддержкой.

У него буквально отваливается челюсть. Отец смотрит на меня с совершенно убитым видом. Тени самых разных эмоций проносятся по побледневшему в считаные секунды лицу с такой быстротой, что выделить какую-то одну просто невозможно. В какой-то момент кажется, что он вот-вот упадет.

– Мы не просто потеряли маму, – говорю я уже спокойно, едва ли не шепотом. – Мы и тебя потеряли.

Я разворачиваюсь и торопливо поднимаюсь по лестнице к себе, а он остается у нижней ступеньки, глядя вслед своей беспутной дочери. Слезы льют с новой силой. Я ощущаю сердце как камень, давящий на грудь. Захлопываю за собой дверь, сбрасываю куртку и валюсь на кровать. В комнате темно, но мне и не нужно света. Забираюсь под одеяло, прячу лицо в подушки и кричу в мягкую, теплую ткань, но крик глохнет, и меня никто не слышит. Чувствую себя одинокой и беспомощной.

– Ванесса? – доносится из-за двери просительный голос отца. Он тихонько стучит и молча, настороженно ждет ответа. Так и должно быть.

– УХОДИ! – кричу я.

Шаги удаляются и стихают в конце коридора. Наконец-то можно успокоиться, перевести дух. Но уже через минуту-другую я слышу щелчок, дверь приоткрывается, и в комнату из коридора тянется полоска света. Стискиваю зубы и уже готова накричать на отца – ему еще хватает наглости врываться в мою комнату! – но это не он.

– Ванесса? – зовет меня сестра, но я не отвечаю, потому что снова давлюсь слезами. Сжимаю подушку, всхлипываю, стараюсь унять дрожь. Снова открывается дверь, снова какое-то движение. Кеннеди присаживается на мою кровать и некоторое время молчит, но потом все же спрашивает: