Горячие деньги - Дик Фрэнсис

— Мой кабинет, — сказал Малкольм.

Старший инспектор кивнул, и я понял, что он неплохо помнит расположение комнат со времени прошлых визитов.

— Мы сделали здесь все, что могли, — сказал пожарник. — Вы не против, если мы теперь уберемся?

Старший инспектор не возражал. Они отошли вдвоем с пожарником на несколько шагов, чтобы переговорить наедине. Семейство потихоньку начало оживляться после получасового молчания.

К нам подобрались фоторепортеры, стали снимать семью на фоне руин. Двое газетчиков начали приставать с какими-то расспросами. Только Жервез воспринимал это как должное и охотно отвечал им. Малкольм снова опустился в свое кедровое кресло, которое все еще стояло здесь, и поплотнее завернулся в шерстяное одеяло, спрятавшись в нем по самые глаза.

Вивьен заметила это и тут же пристала к нему, требуя уступить ей место, потому что она устала, а Малкольм, как всегда, думает только о себе, это так для него характерно — занять единственное кресло, и это возмутительно по отношению к ней, ведь она, в конце концов, уже немолодая женщина. Неприязненно глянув на нее, Малкольм поднялся и отошел подальше. Вивьен с довольной улыбкой устроилась в кресле. Моя неприязнь к ней обострилась до предела.

Алисия, оправившись от потрясения, демонстрировала репортерам бездну отчаяния, расточая направо и налево волны своего женского обаяния, затмив даже детские ужимки Сирены. Глядя на них обеих, я подумал, как тяжело, наверное, Сирене с матерью, которая изо всех сил отказывается от материнского отношения к детям. Которая в свои пятьдесят все еще одевается как восемнадцатилетняя девица. Которая из года в год мешала дочери взрослеть. Девочкам нужны добрые и заботливые мамы, считал я, а у Сирены такой мамы не было. Мальчикам тоже это нужно, и Джойси тоже не слишком обо мне заботилась, зато у меня всегда был отец, и, наконец, у меня была Куши. А у Сирены не было ни того, ни другого. Вот в чем основное различие между нами.

Эдвин пережил такое же тяжкое разочарование, как и Дональд, когда оказалось, что Малкольм жив. Заметив мой насмешливый взгляд, он горько сказал:

— Тебе-то хорошо… А меня Малкольм терпеть не может и даже не старается этого скрывать. Он достаточно ясно мне об этом сказал, и я не вижу, почему бы я должен был сильно из-за него волноваться. Я, конечно же, не хочу, чтобы он умер…

— Конечно же нет, — подтвердил я.

— …Но, собственно, если уж так случится… — Он замолчал, не решаясь высказываться так откровенно до конца.

— Тебя бы это вполне устроило? — закончил за него я.

Он прочистил горло и сказал:

— Нет, я бы просто смирился с этим, и все.

Я чуть не рассмеялся.

— Браво, Эдвин! Черт тебя побери!

— Я смирился бы и с твоей смертью, — сердито буркнул он.

«Не сомневаюсь», — подумал я. Другого я и не ожидал.

— Ты разбираешься в бомбах? — спросил я у него.

— Что за нелепый вопрос! — возмущенно сказал он и отошел. А я вспомнил заметки Нормана Веста, где было сказано, что Эдвин почти каждый день часами сидит в общественной библиотеке. Готов побиться об заклад, в книгах можно было прочитать, как сделать бомбу, если хорошо поискать.

Беренайс злобно заявила:

— Это из-за тебя Томас потерял работу!

Я удивленно уставился на нее.

— Как ты до такого додумалась?

— Он так беспокоился из-за Малкольма, что не мог собраться с мыслями и делал ошибку за ошибкой. Он говорил, что ты мог бы уговорить Малкольма помочь нам, и, конечно же, я сказала ему, что ты этого не сделаешь. Что тебе до наших забот? Ты ведь всегда был его любимчиком, — она почти выплюнула последнее слово. Глаза ее метали молнии, вены на шее вздулись от злости.

— Ты так и сказала Томасу? — спросил я.

— Это так и есть! Вивьен говорит, Малкольм всегда любил тебя больше других, а к Томасу он всегда был несправедлив, — гневно обрушилась на меня Беренайс.

— Он всегда относился ко всем справедливо, — уверенно ответил я. Естественно, она мне не поверила.

Беренайс была на четыре или пять лет старше Томаса и вышла за него, когда ей было далеко за тридцать и она (как язвительно заметила Джойси) уже отчаялась заполучить кого-нибудь в мужья. Десять лет назад, когда я был на их свадьбе, Беренайс была стройной, довольно привлекательной женщиной, сияющей от счастья. Томас был горд собой и своим «приобретением». Они выглядели если не влюбленной парочкой, то по крайней мере надежными партнерами, вступающими в семейную жизнь исполненными надежд и готовыми бороться за свое счастье.

Прожив с Томасом десять лет и родив ему двух дочерей, Беренайс располнела и растеряла свои иллюзии относительно брака. Я долго считал, что именно крушение всех надежд сделало Беренайс такой жестокой по отношению к Томасу, но никогда не задумывался о причинах ее разочарования. «Пришло время заняться этим всерьез», — подумал я. Пришло время узнать о каждом из них как можно больше, понять их всех, потому что, может быть, только так я смогу узнать, кто из них не способен на убийство и кто способен.

Провести расследование, опираясь на характер и жизненный путь, а не на алиби. Понять, что они говорят и о чем умалчивают. Разузнать, что они скрывают и чего не могут скрыть.

Я понимал, глядя на нашу склочную и скрытную семейку, что только один из нас способен проделать такое расследование. И, кроме меня, заняться этим некому.

Норман Вест и старший инспектор Эйл могут только раскопать какие-нибудь сведения. Я же хочу разобраться в людях. «И еще, — подумал я, подшучивая над собственной самоуверенностью, — главная трудность будет в том, что каждый из них изо всех сил постарается мне помешать».

Я понимал: то, что я собираюсь сделать, доставит мне больше неприятностей, чем полезных находок. Определить способность к убийству редко удается даже опытным психиатрам. Я таковым не являлся. Я только знал, какими мы все были раньше, и хотел понять, какими мы стали.

Я посмотрел еще раз на чудовищно искалеченный дом и вздрогнул. Мы вернулись в понедельник, совершенно неожиданно. Сегодня была пятница. Меня пугала скорость, с которой убийца задумывал и приводил в действие свои планы. Вряд ли нам еще раз так повезет. Малкольм по чистой случайности остался в живых после трех покушений, но Фердинанд назвал бы статистическую вероятность четвертой удачи недостоверной. Семейство мирно беседовало с репортерами, а я вдруг почувствовал себя неуютно, думая о том, что еще может случиться.

Через лужайку к Малкольму с радостным лаем бросилась одна из его собак, вторая бежала следом. Малкольм высвободил из-под одеяла руку и приласкал собак, скорее по привычке, не вполне осознавая, что делает. Вслед за собаками показался Артур Белбрук в рабочем комбинезоне, поношенной твидовой куртке и грубых солдатских ботинках, сосредоточенный и угрюмый. Но едва старый садовник увидел Малкольма, лицо его просияло, он подскочил и кинулся к Малкольму, и через мгновение уже стоял рядом с ним.