В стране ваи-ваи - Николас Гэппи

Знаете, когда мы ходили на Нью-Ривер, он всегда спал с ножом. Я сам видел. Точно боялся, что на него кто-нибудь нападет.

Стоило уйти Эндрью, как Иона засыпал меня подобными излияниями.

Тэннер оказался добрее:

— Мне кажется, ему это путешествие было совсем не по душе, начальник. Похоже, что он задается. Как-никак, он владелец ранчо, а мы простые люди. У него даже джип есть, а тут ему приходилось работать наравне со всеми, хотя он и назывался старшим. Он себя не в своей тарелке чувствовал, сразу видно!

После ухода Эндрью отношения у нас стали спокойнее и проще[48].

Жители деревни без конца ходили к реке и обратно; по пути они часто останавливались поболтать со мной. Завязывался длинный разговор, хотя ни я, ни мои собеседники не понимали ни слова, если только нам не помогали переводчики — Безил и Фоньюве (он говорил на языках ваи-ваи и ваписианов). Маната все еще относился ко мне враждебно, Сэм вел себя дружелюбно, а жена Манаванаро даже заигрывала со мной. Делая вид, будто разглядывает мое имущество, она мило улыбалась и строила глазки, пока мать, потеряв терпение, не окликала ее.

С мавайянами у нас быстро установились дружеские отношения. Правда, Маката первое время держался недоверчиво. Вооруженный луком и стрелами, готовый ко всяким неожиданностям, он останавливался на тропе и наблюдал за мной. И только, когда показывались Икаро и Фоимо, Маката, собравшись с духом, подходил ближе. Однажды я сфотографировал его и тут же убедился, что допустил ошибку. Маката ведь не знал, что я делаю, а я не мог предугадать, как он отнесется к фотоаппарату. Страх и ненависть исказили лицо индейца — мне стало даже не по себе. Впрочем, немного погодя, он успокоился и отложил оружие в сторону. А еще дня два-три спустя Маката приходил и уходил так же спокойно, как и все остальные.

Меня занимала форма его головы: удлиненная, плоская с боков и сзади — иначе говоря, как раз та форма, которая, по свидетельству Шомбургка и Бэррингтона Брауна, типична для маопитьянов, или «лягушек». Слово «мава», как я выяснил, служило названием одного вида лягушек. Все как будто подтверждало, что в лице мавайянов я вновь открыл маопитьянов. Но, как ни странно, ни Маката, ни Вакоро не знали слова «маопитьян». Правда, «маопитьян» — ваписианское слово; естественно, что они могли и не слышать его. Окончательно решить волновавший меня вопрос можно было, лишь попав в деревни мавайянов.

Задал мне задачу и Икаро: он был не мавайян, а майена, или эмайена — он произносил и так и эдак. Никто из нас не слыхал раньше о таком племени; быть может, оно вообще неизвестно? Правда, как и «мавайян», это название звучало сходно с «майояна», о которых сообщает Сан Манчос. И еще одно возможное решение: индейцы говорили «ума-йена» о любом племени, живущем далеко, «где-то там»! Но о каком же все-таки племени шла речь на этот раз?

С помощью Безила и Фоньюве я стал расспрашивать наших новых друзей об их путешествии, о том, как попасть в их страну.

Мои переводчики сообщили:

— Эти пятеро путешествуют вместе еще с четырьмя индейцами, которые задержались, чтобы наловить рыбы. Они спасаются от фишкалиенов — те напали на мавайянов и многих убили, хотят перебить все племя.

Тревожная новость! А что ждет нас, если мы встретим фишкалиенов?

— Но, начальник, я не верю, чтобы это было так, — добавил Безил. — Я спрашивал Фоимо, и он признался, что они всегда так говорят, когда приходят в другую деревню и хотят погостить там подольше. На самом деле, нападение, о котором они рассказывают, произошло давным-давно.

— Спроси, что произошло, когда на них напали?

— Отряд эмайенов разбил лагерь у больших порогов около страны мавайянов, но поодаль от их деревень. Все в отряде болели, и все они умерли. Эмайены решили, что это мавайяны наслали порчу на их соплеменников, и задумали убить все племя. Потому-то мавайяны и уходят со своих земель к ваи-ваи.

Выходило, что эмайены и фишкалиены, о которых говорилось сначала, одно и то же племя, и что Икаро, представитель враждебного племени, женился на мавайянской девушке и поселился среди своих врагов.

В разговор вмешался Гебриэл, стоявший поблизости:

— А мне кажется, что дело было вот как: Икаро увел мавайянскую девушку. Двое тарумов — Фоимо и его брат Кваквэ — помогли ему, и все они поселились отдельно, вместе с несколькими мавайянами, которые хорошо к ним относятся. Теперь Фоимо надоело иметь дело с Икаро, и он пытался уйти от него, но Икаро не захотел оставаться и тоже пошел.

Поди, разберись — какая из этих версий верна и кто же такие в действительности эмайены! В этой стране, где все верят слухам, где путают вчера и прошлый год, где «давно» может оказаться «сегодня», история племени, его мифы и легенды существуют лишь в виде воспоминаний отдельных лиц. Но люди перемещаются, деревни перемещаются, все неопределенно; вполне возможно, что изменились даже имена народов, виденных прежними исследователями, и индейцы сегодня относят себя к другому племени.

Чарли, направлявшийся к лодке — работа над ней уже завершалась, — тоже подошел к нам. В руках он держал маленький сверток из пальмового листа.

— Чарли принес вам подарок, начальник. Ядовитый наконечник для стрелы, он получил его от мавайянов.

Я увидел нечто вроде стилета из бамбука, около пятнадцати сантиметров в длину. Основание наконечника было плоское, тонкое, чтобы вставлять в щель на конце черенка. Тонкий слой тягучего коричневого вещества — кураре — на две трети покрывал наконечник. Одна царапина — и жертва через пять минут умирает…

«Большого упитанного быка, — писал Чарлз Уотертон в 1812 году, в книге «Странствия по Южной Америке», — весом более четырехсот килограммов, привязали к столбу так, что веревка позволяла ему свободно двигаться. Учитывая его размеры, решили применить три стрелы, предназначенные для охоты на диких свиней. Две стрелы пустили в бедра, над коленным суставом, — так, чтобы не задеть жизненно важных точек, третья попала сбоку в ноздрю. Действие яда начало сказываться четыре минуты спустя. Бык уперся, точно опасаясь упасть, и стоял так еще десять минут, потом понюхал землю и сделал попытку двинуться. Ему удалось сделать шаг-другой, затем он пошатнулся и упал на бок. Его глаза, еще несколько минут назад такие ясные и живые, помутнели, и он не опускал век, даже если подносили руку вплотную к глазам. Ноги свело судорогой, голова время от времени непроизвольно вздрагивала. Но он не делал ни малейшей попытки подняться, только тяжело дышал.