Сколько стоит корона - Катерина Коновалова

— При других обстоятельствах я сказал бы, что рад вас видеть, леди Харроу, — произнес Дойл, на миг-другой забывая обо всем, заглядевшись в глубину ее глаз.

— Вы поранились? — спросила она, ее пальцы дрогнули, и Дойл позволил себе приятную мысль о том, что она хотела бы коснуться его лица.

— Случайность, — он повернул голову так, чтобы царапину было хуже видно. Леди Харроу нахмурила брови:

— Лучше показать лекарю и наложить повязку.

— Не думаю, что это необходимо. Но благодарю за внимание, леди, — он поклонился ей, пряча улыбку.

А потом во всем великолепии появился Эйрих. По его лицу нельзя было предположить, что он провел тяжелую ночь и всю первую половину дня ездил по городу, рискуя каждую минуту вдохнуть ядовитый воздух, пропитанный смертью. Он был горд, свеж и улыбался так светло, словно встречал гостей на радостнейшем из пиров.

Все взоры тут же обратились к нему, по рядам придворных прошел тихий вздох. Эйрих поднял руку и широким жестом обвел зал.

— Прошу к столу, леди и лорды. Прошу к столу, мои друзья, разделяющие со мной тяготы этого испытания.

Дойл еще раз поклонился леди Харроу и подошел к брату, встал у него за спиной.

— Я не могу встречать вас с радостью, — король покачал головой, — но встречаю со всем радушием и всей искренностью, которыми меня наделил Всевышний. Он не оставит нас в этот горький час и прольет на нас свет своего благословения. Да будет сиять нам солнце, — Эйрих сел за стол, и постепенно его примеру следовали остальные.

Чтобы разорвать повисшую тишину, слишком явственно наполненную благоговейным восторгом, Дойл негромко сказал:

— Вы могли бы произносить речи вместо святых отцов, дорогой брат.

Эйрих, к сожалению, отлично угадал за едкой фразой все беспокойство и все напряжение Дойла, потому что вместо обычного призыва быть добрее к людям сказал:

— Ее благоразумие оказалось меньше упрямства.

Дойлу не нужно было ловить его взгляд, чтобы понять, о ком идет речь.

— Почему ты не вывез ее силой?

Ответ на этот вопрос было дать трудно. Дойл подвинул к себе блюдо с олениной, отрезал шмат мяса и постарался сделать вид, что полностью сосредоточился на его поглощении. Эйрих не поверил и повторил свой вопрос:

— Почему?

— А почему не вывез тебя? Готов спорить, даже такой искусный мечник как ты не устоит против десятерых теней, — спросил он.

Эйрих дернул углом рта.

— Кто бы мог подумать, что ты…

— Будь любезен, дорогой брат, займись обедом, — прервал его Дойл. Эйрих последовал его совету.

От вечерних пиров и веселья было решено отказаться — скромные обеды больше подходили ситуации и были удачнее с точки зрения безопасности.

Объехав вечером город еще раз, Дойл установил комендантский час. Болезни было все равно, в какое время находить своих жертв, но полупустой город опаснее оживленного. Как только схлынет первая волна ужаса, появится вероятность погромов — и Дойл желал бы оттянуть их наступление как можно дальше и сделать все возможное, чтобы суметь взять ситуацию под контроль.

Наутро было объявлено, что всем жителям Шеана — больным и здоровым, лордам и простолюдинам — под страхом ареста запрещается покидать свои дома с девяти вечера и до шести утра. Город наполнился закованными в прочные доспехи стражниками, молчаливыми тенями в серых одеяниях и, конечно, лекарями с закрытыми лицами и с корзинами трав и всевозможных инструментов, напоминающих арсенал палача.

В темном и душном, несмотря на холод, складе, воняло настолько отвратительно, что даже стойкий организм Дойла взбунтовался и отреагировал рвотным позывом. Это была не просто вонь испражнений, пахло гнилью, смертью, а слишком резкие пахучие травы, висевшие всюду пучками, не только не перебивали, но даже усиливали эти запахи. В этот раз никто не попытался забить Дойла камнями — на него словно бы не обратили внимания, и он спокойно прошел внутрь.

Людей было слишком много — они лежали тесными рядами, а кое-где едва ли не кучами, похожие на сваленные в общую яму трупы после битвы. Но эти кучи дышали, кашляли, блевали и стонали от боли.

Дойл повыше поднял слой ткани, пропитанный полынным маслом, надеясь защититься от вони, и решительно пошел вглубь склада, к столу, за которым стояли лекари. Отряд стражи, чеканя шаг, проследовал за ним. Вскрики показали, что пару раз металлические сапоги с грохотом опустились на не каменный пол, а на чьи-то ноги или руки.

Когда Дойл приблизился к столу, лекари как по команде подняли головы. Один из них — лиц было не разобрать за многослойными повязками — спросил глухим из-за ткани голосом:

— Что угодно милорду?

Дойл обвел склад взглядом, вспоминая слова Эйриха про холод. Вчера брат побывал здесь и вернулся в глубокой печали, а вечером несколько раз спросил, можно ли хоть как-то облегчить страдания несчастных больных. Дойл про себя подумал, что единственный способ — прирезать их быстро и сжечь склад, но, конечно, не сказал этого и пообещал сделать все, что в его силах.

— Почему не растопили печи? Их здесь как минимум три, — спросил он резко.

Глаза лекаря блеснули каким-то непонятным выражением.

— В тепле болезни вольготней, чем в холоде. Чума не любит мороза.

— А люди быстрее сдохнут от холода.

Второй лекарь — Дойлу показалось, что его глаза в окружении лучиков морщин ему знакомы — опустил плечи и дребезжащим голосом сказал:

— Лучше лечить лихорадку, чем чуму, милорд, — потом отвернулся и отошел от стола, прошел мимо рядов метающихся в агонии тел, склонился над одним и замахал в воздухе руками.

Подбежали еще двое, тоже закутанных в тряпки, подхватили и потащили к выходу — труп. Дойл дернулся и быстро спросил:

— Куда деваете тела?

— На похороны нет времени, скидываем за складом в яму и засыпаем, — проскрежетал тот из лекарей, который до сих пор ни разу не подал голоса.

Дойл ругнулся сквозь зубы и велел:

— Сжигайте, — а не получив ответа, повторил громче: — сжигайте, я сказал! Всех закопанных — тоже.

Первый лекарь опустил глаза:

— Нет ничего хуже такого погребения. Не уйдя в землю, из которой поднялся…

Дойл не позволил ему докончить цитату из Святейшей книги и прошипел:

— Если оставить трупы в земле, вскоре они отравят воду. Сжигайте. Немедленно.

Лекари молчали долго, прежде чем по очереди наклонили головы и не сказали:

— Будет исполнено, милорд.

Дойл круто развернулся и собрался уходить, но его внимание привело оживление в дальней и самой темной части склада.