Сколько стоит корона - Катерина Коновалова

— Выходите на улицу. Вы арестованы именем короля.

Тот, который держал дубину, харкнул, сплюнул на пол и сказал:

— Жди, как же… Я в своем праве.

И только большой опыт позволил командиру вовремя наклониться и увернуться от удара. Дойл шагнул назад — факел, который был так необходим в разговоре, стал опасен в драке. Но в следующий момент этим же факелом он нанес первый удар — по морде того, кто попытался его убить. Завоняло паленым, но факел потух, и Дойл отшвырнул его в сторону, обнажая меч. Рявкнул:

— Брать живьем!

И впечатал кулак в металлической перчатке в чей-то подбородок. Хрустнуло — и левую руку обожгло короткой вспышкой боли. Взломщиков было не видно — только мелькали доспехи стражи. Дойл бил наугад — плашмя лезвием, рукоятью, кулаками. Полыхнуло — это едва не опрокинули свечу. Кто-то заорал от боли — и тут же замолк.

— Твою мать! — выкрикнул хриплый.

— Назад, — послышалось сверху, и Дойл, пригнувшись, попытался пробраться на голос — нельзя было забывать о том, что наверху тоже могли быть люди.

— Жди! — расхохотался кто-то в ответ.

Лестница заскрипела и зашаталась — но не рухнула. Дойл еще раз взмахнул мечом — а потом все стихло.

Запалили факел, и стало можно осмотреться. Взломщики лежали на полу — без сознания или мертвые. Все шесть стражников стояли на ногах и, кажется, серьезно не пострадали. На верху лестницы стоял, вскинув пустые руки, Шило.

Дойл сжал кулак и велел:

— Спустись.

Бандит подчинился — его людей не осталось.

— Осмотреть тела, живых связать, — сказал Дойл, оборачиваясь к старому знакомому.

— Высокий господин…

— Молчать, — прорычал он. — Я не могу отправить тебя сейчас грести на галеры, но в моих силах сделать так, чтобы полужизнь в чумных доках показалась бы тебе обителью Всевышнего, Шило.

— Высокий лорд… — у него подрагивал голос. — Это лавка Киранов. Отец и сын — оба уже того. Им эти деньги не нужны.

— Мне нужен порядок в городе, Шило.

Дойл резким движением схватил его за горло и сжал пальцы. Шило захрипел и попытался разжать их, но бесполезно, у Дойла всегда была крепкая хватка.

— Попадешься мне — сгниешь, понял? — он надавил, заставляя Шило опуститься на колени, и только тогда отпустил.

Но что именно хотел ответить бандит, Дойл так и не узнал. Вдруг за окном стало очень светло — и вместе с тем в лавку ворвался один из патрульных и выкрикнул:

— Город горит!

Дойл бросился на улицу, где уже бушевал огонь. Тишина сменилась надсадным ором, перемежающимся с бранью и оглушительным лязгом. Погромы, которые удалось остановить утром, вспыхнули с новой силой днем.

Мимо промчались ошалевшие от страха лошади. Дойл замер, глядя на поалевшую Рыночную площадь, заполнившуюся людьми. Нужно было решать что-то, что угодно.

— Колодцы! — рявкнул он, выводя из ступора своих людей. — К колодцу!

Позже можно будет разобраться с поджигателями, с теми, кого сейчас пытался задержать другой патрульный отряд — сначала нужно было остановить пламя.

Его не услышали или не поняли — поэтому он первым побежал, как мог, к колодцу в центре площади, рванул на себя веревку с ведром и выплеснул на камни. Опустил следующее — и сунул его в руки первому из отряда.

А площадь заполнялась все больше — те, кто прятались по подвалам домов, высыпали на улицу, вооружившись вилами и топорами, и в слепом безумии бросились на рыцарей, обрушивая на них свою злобу. Шум все нарастал, но Дойл не мог позволить себе вытащить меч и присоединиться к тем, кто пытался остановить обезумевшую толпу, в которой громилы смешались с теми, кого грабили.

Веревка с ведром опять скользнула в колодец, но этого было мало — слишком мало. К колодцу подскочил командир отряда, протянул было руку, чтобы помочь, но Дойл выкрикнул:

— В замок! За гвардией!

Командир понял сразу — и бросился ловить лошадь. Двое рыцарей таскали ведра воды, но пожар, начавшись в одной лавке, уже норовил перекинуться дальше — на деревянные двери соседних домов. От криков закладывало уши, и Дойл даже не пытался отдавать приказы — у него остались только его собственные руки, никто другой его бы не услышал. Сунув ведро в руки рыцарю, он кинулся к горящей лавке, по ходу вытаскивая меч, и рубанул по столбу крыльца, еще и еще, пока дерево не затрещало. Новый удар — и крыльцо с треском обрушилось, огонь оказался внизу — и начал гаснуть в потоках воды.

Загрохотали копыта — и площадь заполнилась десятками рыцарей гвардии. Двое или трое обрушили на горящие деревяшки содержимое огромной бочки, остальные оцепили территорию.

Угольки недавнего пожара постепенно угасали.

Люди затихли.

Погром был остановлен.

Дойл пошатнулся и понял, что серьезно поранил левую руку, к тому же, ноги ныли после бега. Но это не имело значения — во всякой случае, пока. Он вышел на центр площади, привлекая к себе внимание, и властно потребовал коня. Ему подвели чужого, помогли сесть. Сверху он оглядел то, во что за ночь — а на самом деле, за какой-нибудь час, превратилась площадь. Левая сторона закоптилась и частично выгорела — хотя пожар удалось остановить быстро, одно здание пострадало существенно. Еще в нескольких выбили ставни и двери.

Но люди выглядели хуже домов — почти все в копоти, воде, а многие и в крови. Разделить между собой тех, кто начал погром, и тех, кто от страха нападал на все, что видел перед собой, было трудно. Но Дойл сумел, во всяком случае, частично. Женщин отпустили сразу — это было не их дело. Тех мужчин, кто держал оружие, Дойл приказал сковать. Остальных — отпустить.

В другое время за подобное преступление каждому полагалось бы до двадцати плетей прилюдно, но сейчас у Дойла не было достаточно числа палачей, чтобы наказать виновных, и достаточного числа тюремщиков, чтобы удержать их до экзекуции. Но двадцать-двадцать пять самых ретивых отпустить было нельзя. Дойл оглянулся на замок, в котором никто так и не проснулся, потом на стражу, и велел:

— Проводить в подземелья.

Утром придется устроить показательную порку — чтобы напомнить всем, что, несмотря на чуму, королевская власть в городе сильна.

Арестованные не вырывались и не кричали, как это было обычно. Кажется, вместе с погасшим пламенем пожара погасла и всеобщая ярость, и теперь, как Дойл полагал, многие люди пытались понять, что подтолкнуло их начать сопротивление страже. Те же, кто остался без желанной наживы, злобно сверкали глазами и надеялись удрать до того, как палачи распорют их спины и задницы кнутами.

Когда всех увели, площадь почти опустела — остались только патрули, тоже потемневшие от огня, помятые, но, кажется, мало пострадавшие. К Дойлу подъехал командир его отряда.

— Милорд, вы в порядке?