Непобежденные. Кровавое лето 1941 года - Валерий Киселев

К КП группа красноармейцев с винтовками наперевес и в касках вела несколько человек, сам вид которых у любого, не только строевика-старшины, вызвал бы отвращение: без пилоток, в мятых, неподогнанных гимнастерках, кое-как заправленных за ремень, небрежно намотанных обмотках.

– Ну, вот тебя же второй раз приводят! – подошел к одному из них Шапошников, еле сдерживая гнев.

Нескладный тощий парень с длинным чубом вдруг завсхлипывал, размазывая слезы и слюни по грязным щекам:

– Дяденька, там стреляют… Убьют меня, дяденька…

– Ну и войско! – неожиданно рассмеялся Гришин, но тут же серьезно и с металлом в голосе сказал: – Всех на переднюю линию. Винтовки найти. Поставь взвод в заградотряд из кадровых.

– У нас стоят, химики Степанцева. Только из-за них и поставил. А кадровые дерутся превосходно, в атаку на пулеметы идут, не считаясь со смертью.

– Сейчас должна подойти коммунистическая рота, сто человек. – Гришин взглянул на часы. – Сформирована из работников райкомов и советских учреждений, приведет ее майор Бабур. Вызови сейчас же Васильчикова, и пусть он сам ведет ее в бой. Должен подойти с ними майор Малых со своими артиллеристами безлошадными, человек пятьдесят. Кто у тебя в резерве остался? – прищурил Гришин глаз на Шапошникова.

– Взвод химиков Степанцева, остальное все брошено в бой.

На самом деле Шапошников придержал еще и саперную роту, связистов, можно было послать в бой комендантский взвод, ездовых, но он считал, что если бой не могут выиграть обученные пехотинцы, то ездовые и писаря тем более. «Пехоту нам всегда дадут, а вот обученных саперов, связистов, да и ездовых тоже растерять легко, а найти потом будет негде… – думал Шапошников. – Да и, в конце концов, не здесь же решается судьба войны, зачем эти истерические порывы…»

– Химиков, говоришь? – переспросил Гришин, разминая папиросу. – Горьковчане? Кадровые?

– Да, тридцать пять человек.

– Давай-ка их сюда, других мне и сотни не надо. – И после паузы: – Собирай людей и готовься к атаке. – И уже тихо, но зло, ему одному: – Не возьмешь Милославичи – расстреляю…

Наступление полков Корниенко и Михеева, поддержанное артиллеристами полковника Смолина, действительно сначала развивалось более успешно, чем полка Шапошникова. В районе деревни Незнань вечером 7 августа они стремительной атакой обратили в бегство пехотный полк гитлеровцев, разгромили его штаб и захватили трофеи – орудия, автомашины, десятки автоматов. Были захвачены и пленные.

Особенно отличилась пополненная до штата рота лейтенанта Нагопетьяна. Когда две роты их батальона залегли перед деревней, наткнувшись на пулеметы, Нагопетьян сумел поднять своих людей в атаку, ударил с фланга и заставил побежать целый батальон гитлеровцев. Этот человек, словно рожденный для войны, умел зажечь и сплотить любой коллектив, передать свой азарт всем, и Михеев, когда политрук Александров принес ему политдонесение о действиях роты, даже не удивился, что рота разгромила батальон.

Овладев деревней Казкань и двумя маленькими деревушками, подразделения этих полков, умело поддержанные артиллеристами, вышли к Варшавскому шоссе к утру 8 августа. Казалось, задача, поставленная перед дивизией, хотя и с большими потерями, будет выполнена, однако гитлеровское командование срочно перебросило в этот район части 78-й штурмовой и основные силы 17-й танковой дивизий. Перед атакой танков и пехоты на наступающие советские части, разбросанные, ополовиненные тяжелым ночным боем, частично потерявшие командиров, обрушили мощные удары самолеты воздушного флота Кессельринга.

Первую атаку пехотинцев из штурмовой дивизии, атаковавших умело, но словно с пренебрежением, удалось отбить, но пошли в атаку танки. Пока еще немного, в среднем по три-пять машин на батальон, но чувствовалось, что противник только прощупывает оборону, примериваясь, где ударить побольнее.

Между немецкими танками и артиллеристами полковника Трофима Смолина разгорелись яростные дуэли. Три танка сожгла батарея старшего лейтенанта Ильченко дивизиона капитана Пономарева, артиллеристы старшего лейтенанта Братушевского подбили два и, кроме того, подавили огонь минометной батареи, уничтожили несколько пулеметных точек и около десятка автомашин.

На 30 километров – по всему фронту наступления корпуса комдива Магона – гремела канонада упорнейших боев. Сшибались лоб в лоб батальоны, танки не уступали артиллеристам, артиллеристы – танкам. Командир корпуса, от которого требовал наступать командарм, давил на командиров дивизий. Те нажимали на полки, батальоны, и снова поднимали политруки поредевшие роты. Весь день 8 августа гитлеровцы, периодически выводя батальоны с передовой, бомбили едва успевшие закопаться измученные батальоны и полки русских. Ввод в прорыв кавалерийской дивизии был сорван одной авиацией противника – самолеты на бреющем носились за всадниками, расстреливая обезумевших лошадей.

Казалось, инициатива все еще у нас и следующая атака все решит, перелом близко, но и эта, очередная атака роты, батальона или всего полка через полтора-два часа срывалась. Падали все более редкие цепочки атакующих, наткнувшись на неподавленные пулеметы, обстреливаемые из танков и орудий.

Прибывшая в 771-й стрелковый полк капитана Шапошникова коммунистическая рота также не внесла в бой за Милославичи перелома. Сформированная из работников советских учреждений Могилевской области, она не отличилась ни боевыми, ни моральными качествами. Были случаи, что бойцы и этой роты убегали с поля боя. И следующая атака тоже не имела успеха. Все труднее и труднее приходилось Васильчикову, Наумову, политбойцам – на жаре, из-за трупов, снопами лежавших по всему полю, – поднимать людей, еще живых, и сами комиссары устали и чувствовали бессмысленность новых атак.

А кладбище с десятком расщепленных берез превратилось во всепожирающий фокус. Если сначала немцы только отбивали с него атаки бойцов батальона Осадчего, то потом сами решили занять его во что бы то ни стало – это была единственная высота в радиусе двух километров.

Майор Малых с остатками своего артполка прибыл туда в момент, когда противника выбивали с кладбища в третий или в четвертый раз.

«Сущий ад! Бородино!» – пронеслось в голове лейтенанта Василия Свиридова. Такого он не то что никогда не видел, но и представить себе не мог. Когда у командного пункта полка им ставили задачу, он увидел, как пленные немцы с рук зубами срывали бинты, а один из них не давал себя перевязывать, пинаясь, лежа на спине, с кровоточащими по локоть руками, но и тогда он не мог еще понять, что на кладбище дерутся с таким остервенением.

Русские и немцы, перемешавшись совершенно, дрались врукопашную – штыками, ножами, прикладами. Убитые падали на мертвых, живые наступали на раненых, ползавших в истоптанной окровавленной траве, из автоматов били в упор, убивали штыками на могилах, между старыми деревянными крестами, расщепленных пулями, душили голыми руками, били сапогами в пах, били втроем одного, кололи штыками в спину…

Лейтенант Василий Свиридов, с разбегу влетевший в эту людскую кашу, чуть было не напоролся на автоматную очередь рыжего немца, но его кто-то уже колотил лопаткой по каске. Потом Василий ткнул штыком в бок немцу, дравшемуся с нашим на могиле, потом увернулся от удара прикладом автомата, хотел развернуться штыком, но немец падал и сам, непонятно от чего.