Непобежденные. Кровавое лето 1941 года - Валерий Киселев

– Оставайся до темноты, а потом возвращайся на КП, – услышал Наумов. – Будем решать.

Поздно вечером, когда полковник Гришин позвонил еще раз, Шапошников доложил обстановку и сказал:

– Товарищ полковник, продолжать наступление дальше – значит загубить полк. Люди измотаны до предела, весь день без горячей пищи, без воды. Сопротивление противника возрастает. Он имеет танки, мощную артиллерию, авиацию вызывает, когда хочет. Я посоветовался с коммунистами и прошу вас отдать приказ прекратить наступление и перейти к обороне. Полк физически не способен наступать.

– Кладбище у кого сейчас?

– За нами.

– Хорошо. Атаки прекратить, – тихо ответил Гришин и, не простившись, положил трубку.

За сутки почти непрерывного боя противник понес от 137-й стрелковой дивизии полковника Гришина серьезные потери: до двух с половиной тысяч человек. Только полк Шапошникова почти полностью уничтожил два пехотных батальона. Было подбито и сожжено на дивизию двадцать танков, много другой техники, даже число пленных было солидным – сорок человек. Люди проявили редкую силу духа и упорство, сражались с невиданным до сих пор энтузиазмом, но тактический успех, достигнутый в первые часы наступления, так и не вырос в оперативный.

А утром 9 августа из района западнее Рославля в направлении Родня – Климовичи перешел в наступление 24-й моторизованный корпус 2-й танковой группы Гудериана. Его 17-я танковая дивизия тремя колоннами по 20–30 машин обрушилась на боевые порядки истощенной в кровопролитных боях дивизии полковника Гришина.

На участке обороны полка Шапошникова гитлеровцы после мощной артподготовки двинули от Милославичей двадцать танков и батальон автоматчиков.

Как только началась артподготовка, Шапошников отдал приказ батальонам отходить от кладбища и с поля к лесу. По мощи артподготовки было ясно, что немцы начали не обычную контратаку, а серьезное наступление.

Капитан Лукин, незадолго до боев за Милославичи назначенный к Шапошникову первым помощником и после ранения Мажурина автоматически ставший начальником штаба 771-го полка, в момент артподготовки находился в батальоне Московского, уже почти сутки заменяя раненого комбата.

Оставив прикрывать отход роту Цабута, тридцать человек во главе с лейтенантом Вольхиным, он побежал догонять батальон вместе с писарем штаба сержантом Ляшко.

Сержант Петр Ляшко, высокий угловатый парень с юношескими плечами, оглянувшись на бегу, увидел, что по полю ползет несколько танков, а за ними в рост идут цепи пехоты. Навстречу, почти через головы своих, стреляли два орудия лейтенанта Агарышева из батареи Похлебаева. Мимо пронеслись две упряжки с орудиями. Ляшко узнал в одном из артиллеристов лейтенанта Терещенко, рядом с ним бежал лейтенант Панфилов в плащ-палатке.

– Скиньте плащ-палатку, товарищ лейтенант, такая мишень! – кричал ему кто-то сзади.

Оглянувшись через несколько секунд, Ляшко увидел Панфилова лежащим, и в такой позе, что было ясно: убит. Кругом начали рваться мины, и у Ляшко, пробежавшего еще метров пятьдесят, вдруг появилось ощущение, что за ним не бежит больше никто. Упряжки с орудиями ускакали далеко вперед, связист, который кричал Панфилову, чтобы тот сбросил плащ-палатку, тоже лежал, разметавшись недалеко от него, а капитан Лукин медленно шел, согнувшись в пояс.

Ляшко быстро подбежал к нему:

– Как вы?

– Ничего, но вот кровь… – Он или действительно не чувствовал сгоряча боли, или делал вид, что ему не больно.

Метров через пять Лукин сел на кочку. Ляшко заметил, что лицо его было белым как мел. Увидев мчавшуюся мимо них повозку, Ляшко выбежал наперерез. Лейтенант и трое бойцов помогли ему положить Лукина на повозку. «Теперь, если не будет прямого попадания, выберемся…» – подумал Ляшко. Увидев, как залегла немецкая пехота, прижатая к земле огнем пяти счетверенных зенитных пулеметов из роты лейтенанта Христенко, а танки, пять или шесть, встали, не решаясь приблизиться к хорошо замаскированным орудиям, он почти успокоился.

Лейтенант Вольхин, оставленный прикрывать отход главных сил батальона с тридцатью бойцами, фактически ставший ротным, потому что Цабут действительно был убит, да и вообще из взводных он остался один, выполняя приказ капитана Лукина, пострелял минут десять. Его два пулемета несколько раз укладывали немцев на луг, но танки все приближались, и оставаться еще значило остаться на этом проклятом поле навсегда, поэтому Вольхин дал команду сниматься и уходить.

Два орудия Агарышева и зенитные установки Христенко прикрыли его отход, но на опушке, пересчитав глазами своих людей, Вольхин не досчитался двенадцати. «Опять уходим, не похоронив людей…» – с горечью подумал Вольхин[14].

Капитан Шапошников видел, как пять или шесть танков хотя и не горели, но стреляли с места, не рискуя двигаться вперед, а немецкая пехота не спешит идти в атаку на пулеметы. С облегчением вздохнул: «Теперь оторвемся. Не догоните».

Колонна из примерно пятнадцати танков и нескольких грузовиков заходила километром левее, где должен был стоять полк Михеева, но помешать им Шапошников уже ничем не мог.

Только пройдя километра два лесом, а потом с километр открытым полем, Шапошников приказал занимать оборону вдоль дороги спиной к лесу. Позиции были удобными, с хорошим обзором, сразу обнаружить их немцы не могли.

Слева началась канонада. Это были те самые прорвавшиеся на фланг Михееву танки, справа же было тихо, как и весь вчерашний день. Через полчаса к полку присоединились два похлебаевских орудия и зенитчики Христенко. Но не прошло и десяти минут, как на дороге со стороны Милославичей показалась колонна автомашин противника.

Шапошников смотрел на колонну в бинокль с недоумением: «Не потрудились и разведку выслать… Неужели так уверены, что от нас ничего не осталось? Или думают, что мы бежим без оглядки? Даже про два орудия и зенитки забыли… Вот теперь и поплатитесь за нахальство…»

Старший лейтенант Похлебаев, видя, что к первому орудию за наводчика встал лейтенант Агарышев, подошел ко второму и тоже отправил наводчика передохнуть. Тут же на огневой был майор Малых, так и действовавший в составе полка Шапошникова, хотя и несколько особняком, ближе к артиллеристам. Он с тоской и завистью посматривал, как Похлебаев прильнул к оптике и крутит маховик.

– Да-а, довоевался я… Люди стреляют, а я только как свидетель… – И подумал: «Дожил… командир полка без полка…»