Авиатор - Макс Мах
Шрифт:
Интервал:
– Мы познакомились с вами, Елизавета Аркадиевна, три года назад во Флоренции.
– Мы?.. – боясь услышать подтверждение своей догадки, спросила Лиза.
– Да, – сказал Тюрдеев с каким-то «вымученно» нейтральным выражением лица, – у нас были отношения, но дело не в этом, хотя и этого было бы достаточно. Вы, скорее всего, не помните, Елизавета Аркадиевна, или вовсе не знали, – если моя догадка верна, – но дело даже не в близости, а в тех чувствах, которые я испытывал к Елизавете Браге. Полагаю, что я ее любил, люблю и теперь.
«Только этого мне не хватало! Бывшего любовника Елизаветы в непосредственной близости!»
– Значит, вот отчего вы на меня так смотрели, – припомнила их первую встречу Лиза. – Но, Леонтий Микитович, милый, мне нечего вам сказать. Ни про какие иные миры я ничего не знаю. Я все та же Елизавета Браге, но я вас не помню. И неудивительно. Я вообще, много чего не помню, только никому об этом не рассказываю. Не помню, вот и весь сказ.
– Не помните, – согласился Тюрдеев с печальной улыбкой, появившейся на его красиво очерченных губах. – Сообщение о вашей гибели, Елизавета Аркадиевна, застало меня во время экспедиции в Гиперборею. Мы планировали пройти над хребтом Котельникова, но нам это не удалась, и мы, израсходовав запасы в бесплодных попытках найти проход в Высоком Барьере, взяли курс на Архангельск. «Звезда Севера» подходила к озеру Пильня, когда шлиссельбургское радио сообщило о бое под Опочкой.
– Мне очень жаль… – Ну, а что еще она могла сказать? Практически ничего.
– Мне тоже жаль, хотя, скорее всего, слово «жалость» ничего не объясняет, да и не выражает ничего.
Наверное, ей было бы легче, если бы он заплакал, или еще что-нибудь в этом же роде, но Тюрдеев был внешне спокоен, а о том, что происходит у него в душе, можно было только догадываться.
– Почему вы не сказали сразу?
– А зачем? Я и сейчас не уверен, что поступаю правильно.
– Честность лучшая политика! – Лиза никогда не была уверена, что это утверждение имеет смысл, но сейчас ей было легче говорить, даже если она несла откровенную чушь, чем сидеть перед Тюрдеевым и молчать.
– А как вообще вышло, что вы оказались на «Звезде Севера»? – сменила она тему.
– Случайно, – Тюрдеев даже обозначил движение, напоминающее пожатие плеч, но и только. – Просто стечение обстоятельств, Елизавета Аркадиевна. Профессор Морамарко неожиданно умер, и заканчивать диссертацию я поехал в Гейдельберг. Меня пригласил туда Генрих Вунзен, который, как и я, прежде был учеником Морамарко. Только давно. Так и вышло, что ученую степень доктора медицины я получил в Германии. Там же по некоторым семейным обстоятельствам, о которых мне не хотелось бы теперь говорить, я и остался работать. Получил в университете должность, позволяющую со временем стать профессором, открыл частную практику, но главное – взял на себя труд разобраться с архивом Морамарко. Дело в том, что к этому времени я увлекся экстраординарной биологией не меньше, чем был увлечен ею мой покойный учитель, и загорелся идеей продолжить его исследования, и, может быть, пойти дальше, создав – подобно Карлу Линнею – классификацию «чудес».
– Классификация чудес? – переспросила Лиза, которой названное Тюрдеевым имя ничего не говорило, кроме смутной отсылки к школьной программе по биологии.
– Карл Линней, – терпеливо объяснил лекарь, – создал единую классификацию фауны и флоры…
– Ах, вот оно что! И вы…
– Я начал заниматься этой паранормальной биологией и на каком-то этапе понял, почему мой учитель так и не смог продвинуться дальше собирания фактов через третьи руки. Все дело в том, что сам он был кабинетным ученым, а чудеса, если случаются, происходят вне стен университетов. А тут наудачу в Гейдельберге объявился Райт. Искатели сокровищ, Елизавета Аркадиевна, сами понимаете. В общем, это был шанс, дарующий невероятную для университетского ученого мобильность, возможность побывать во многих весьма экзотических местах, плюс членский билет в эксклюзивный клуб «бродяг». Где-нибудь в Бремене или в Ситке, вечером в таверне, куда не заходят чужие, можно услышать много интересных рассказов, и не все они выдумка. Иногда рассказывают свидетели, и чаще, чем можно себе представить, рассказывают о подлинных чудесах.
– Не пробовали писать романы? – Лизу рассказ Тюрдеева бесспорно заинтересовал и даже заинтриговал, но она ни на мгновения не забывала, с чего, собственно, начался их разговор.
– Писать? – переспросил Лекарь. – После Джозефа Конрада?
– Тоже правда, – вынужденно согласилась Лиза, а Тюрдеев между тем наполнил нечувствительно опустевшие стаканчики и повернулся к Лизе.
– Я не хотел рассказывать Райту о своих обстоятельствах, но он и не спрашивал. Дал мне отпуск, и я, высадившись в Архангельске, взял билет на пакетбот до Ниена. В общем, с перекладными, я добрался до Пскова, когда по моим расчётам, вас уже не должно было быть в живых. Но оказалось, я ошибался, и вы выжили. Остальное – рутина и не стоит рассказа. Коротко говоря, я представился главврачу и, объяснив свою просьбу чисто научным интересом, получил возможность принять участие в вашем обследовании и лечении.
– Почему я не умерла? – это и в самом деле был вопрос, который стоило задать.
– Чудо, – пожал плечами Тюрдеев. – По множеству хорошо известных медицине причин вы, Елизавета Аркадиевна, должны были скончаться на месте. Но поисковая группа обнаружила, что вы живы. Такое случается иногда, но опытному врачу оптимизма не внушает. Я не только слышал от Райта, я сам видел вашу историю болезни. Более того, я в нее вносил свои замечания. Так вот, если не верить в чудеса, никаких объективных причин к тому, что вы живы, нет.
– Я у вас, пожалуй, еще одну папиросу попрошу, – сказал Тюрдеев после короткой паузы.
Лиза не стала комментировать рассказ лекаря, тем более он его еще не закончил. Она лишь молча подвинула к нему портсигар, лежавший на столике рядом с бутылкой граппы.
– В архиве профессора Морамарко, – закурив, продолжил свой рассказ Тюрдеев, – есть множество историй о чудесном выздоровлении от различного рода недугов, но всего два рассказа о случаях, подобных вашему. Одна история якобы произошла лет сорок назад в Родезии, вторая – четверть века назад в Аргентине. О третьей я услышал сам на Цейлоне от одного франкского врача. Случаи как будто разные, и произошли эти истории в разное время и в разных местах, но суть их неизменна и сводится к простой фабуле. Некий человек умирает насильственной смертью, при том, что причины прекращения его жизни очевидны и не вызывают сомнений. Тем не менее через мгновение или несколько жизнь возвращается к умершему, и он начинает дышать. Затем – иногда это берет больше времени, иногда – меньше – организм, какие бы травмы и увечья ни привели его к гибели, восстанавливается. Однако поведение человека меняется, и рассказчики – все трое – выражали уверенность, что это уже совсем не тот человек, что был прежде, и, более того, утверждается, что в израненном теле обитает теперь душа другого человека. Душа, прошедшая через барьер между мирами. Как это происходит, как согласуется с принятой у нас космогонией, каков механизм этого чуда, и что случается с тем другим человеком в его мире – на все эти вопросы ответов нет. Но все рассказчики отмечают одно важное обстоятельство: тело выздоравливает именно потому, что это уже совсем не тот человек, что был прежде. Не тот, кто погиб.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!