Крестовый отец - Александр Логачев

Шрам и депутат Праслов корчились от гогота. Что ж, хорошее настроение предстоящему делу не помешает.

Шрам не разрешил бы забиваться компьютерщику и бизнесмену, имей Профессор хотя один шанс из миллиона выиграть в электронный футбол. Потому что повези Антон на себе упитанного Талалаева, после он вряд ли был бы пригоден к работе. А так, завтра, когда адвокат стопроцентно отмажет, Антошка сможет сколь угодно разливаться перед приятелями соловьем, как провел сутки в «Новых крестах», как сделал кого-то там крутого не в «Фифа 2001», а в нечто компьютерно-допотопное вроде вымерших языков Алгол и Фортран, как… О чем угодно может со спокойной совестью трындеть Антон, потому что приятели все равно ему, нарку клиническому, не поверят.

Веселье закончилось. Шрам занял место за столом рядом с Антоном. Талалаев отправился к умывальнику остудить себя водопроводной влагой. Праслов поставил табурет так, чтобы самому не попадать в камеру, но видеть дисплей. В руке его заскрипел мятыми боками эспандер. Карликов свернули. Их место заняли столбцы файлов.

Шрам посмотрел на часы.

— Врубай, Антон…

Если ты себя уважаешь и хочешь избежать лишних предъяв, приезжай на стрелку точь-в-точь в обговоренное время, ни минутой раньше, ни минутой позже. Даже на электронную стрелку.

— Врубай, Антон, — сказал Шрам, посмотрев на часы.

Антон пощелкал мышью. Жидкие кристаллы экрана послушно растворили вид на файлы и соткали новую картинку.

Присутствующие не знали, что покажет дисплей после всех запросов и ответов. Дисплей показал пиво. Сбившиеся в кучу бутылки «Стеньки-Специльного» и подпись сбоку «Спонсор трансляции футбольного матча — пивзавод „Степан Разин“».

— Вот, — сказал Антон. — Мы на месте.

— Уверен? — сейчас был один из тех немногих и оттопыренных случаев, когда Шрам бесновался, что ему приходится на кого-то полагаться, что он сам поделать ничего не может.

— Не жить! — заверил Антон, ничуть не волнуясь. Ну, волнение-то ему заштукатурил разрешенный командиром косяк. Иначе парень не о деле бы думал, а о дозаправке.

— Лучше, если бы пустили бокс вместо футбола, — очень серьезно произнес Праслов, раскачиваясь на табурете. В лапе у него уже не было эспандера. Но и спокойно депутат не сидел, то мышцу мял на голени, то на шее.

Талалаев с мокрой, взъерошенной шевелюрой скрипнул пружинами шконки, бросил полотенце на спинку, раскрыл приготовленный заранее футляр, нацепил очки, тоже приготовился смотреть. Весь такой недобитый красной сволочью белоэмигрантский граф.

— Еще пятнадцать секунд до сеанса, — Шрам пощелкал кнопкой выключателя на шнуре гарнитуры, которая делала его похожим на летчика или радиста. — Может, понт держат.

За пять секунд до критического времени пиво начало стекать по экрану, как краска под ацетоном.

— Эффектничают, — хмыкнул Антон.

— Эти новомодные наносы на устоявшийся ритуал до добра не доведут. Дурная ворона свернет вашу спутниковую антенну, а отвечать придется перед людьми головой, — назидательно выговорил со своей галерки Талалаев, по йоговски сцепляя пальцы в замок за спиной.

Экран избавился от пятен и появилась ожидаемая картинка. Телевизионная. Не сразу люди в тюремной камере сообразили, что им дали вид сверху. Причем дали в движении. Но постепенно разобрались: внизу проплывала белая дорожка скатерти в кругах тарелок и салатниц, в точках бутылок и рюмок, в штрихах вилок и ложек, над скатертью протягивались руки в разных цветов пиджаках и рубахах, а по краям вертелись, склонялись друг к другу, наклонялись вперед и откидывались назад лысины, залысины, короткие стрижки, шевелюры. Изображение отличалось от привычно-телевизионного меньшей четкостью и лишенными оскоминной плавности, чуть дерганными движениями снимаемых объектов.

Колонки, расставленные по краям стола, ожили звуками. Очень четко и явственно, будто запустили саунд-трек небедного американского телесериала, «угловскую» хату наполнили разноголосица, звон и перестук. Четверо заключенных, хоть и ждали именно этого, испытали некоторое потрясение. Одно дело знать и представлять, другое — когда на тебя обрушивается, да не где-нибудь, а посреди убожества следственного изолятора.

— Видал я чудеса техники, но такого… — высказался за всех бывший депутат Праслов.

— Фигня, вчерашний день, телеконференция как телеконференция. — Антон тоже был несколько потрясен, но по другому поводу — неожиданно высоким качеством связи.

А транслирующая камера продолжала перемещаться над столом, за которым собрались люди, распоряжающиеся этим городом. Собрались не ради Шрама — кто он такой, чтоб сбегаться на его зов? Собрались планово, но учли его пожелания, подкрепленные ручательством Праслова, что повод серьезный, и организовали, как выражались во времена перестройки, телемост.

Камера дошла до края стола и сейчас уже показывала пол. По экрану сверху вниз проскочил зигзаг и картинка поменялась. Начала работать другая камера, дающая боковой обзор. Сейчас она брала спину человека, сидящего в торце стола. Но вот повернулась влево, затем резко ушла вправо, прошлась над головами, забирая вверх. Монитор показал хитросплетения трубок и арматуры, полуразобранную трибуну, фанерную сказочную избушку, над ней промелькнула надпись «Советы садоводам», удалось разглядеть щит, драпированный материей под морскую волну, юпитеры…

— Это же телестудия! — догнал Сергей. — Они арендовали телестудию.

— Ну, естественно. — Исключительно ради массажа Праслов растирал обнаженный торс полотенцем. — Без проблем находишь аппаратуру и строишь техников. Им до фонаря, где собираться, лишь бы не мешали. А им нигде поперек не рыпнутся.

Допущения в эфир посторонних реплик не опасались — гарнитура включалась на передачу только тогда, когда палец давил на кнопку. Палец отпускал — режим молчания с этой стороны.

— Не ясно, нас-то видят? — Сергей ощущал себя не в своей тарелке, в очень уж непривычное качество он сам себя вплющил. — Где связь? Мы все сделали правильно?

Антон пожал плечами.

— А как же! Нам остается зависать на линии.

— Я помню, как мы в пятидесятых в коммуналке ходили к Горшковым на «Свадьбу в Малиновке». Собиралось до двадцати человек, экран всего-то с органайзер, полосы бегут, но мы преем, затаив дыхание — ведь чудо! — заполнил паузу ностальгией по утраченной Родине Талалаев. — И вот дожил…

— Тихо! — прервал излияния Шрам.

— Включились… Заработала молотилка… К нам присоединились жители Крайнего севера… Шрам, он, узнаю… С колумбийской братвой хочу так побазарить, в глаза им, сукам, посмотреть… Сокол, Сокол, я — Писец, вижу танки, нам… — Услышали в камере.

Трансляция вывела им сейчас на монитор экран внушительных размеров, на котором Шрам узнал сперва рубашку, затем признал самого себя, а также увидел, что в эфир уходят находящиеся за его хребтиной верхний край шконки и отрезок серой стены с похабенью из «Плейбоя».