Ученица Шерлока - Лори Р. Кинг

Освоившись немного, я стала избавляться от своего наряда. Я аккуратно сложила одежду Уотсона, чтобы вернуть ему впоследствии, другие элементы маскарада – пластырь, прокладки и прочее – побросала за софу, грим с лица смыла над раковиной и, порывшись в куче одежды, достала оттуда рубашку и надела ее вместо своей, испорченной пластырем, которую также бросила за софу.

В кухне я обнаружила коробочку с чаем, чайник и несколько банок сгущенного молока. Приготовив чай, я налила его в кружку и села за стол, разглядывая предметы, находившиеся в комнате. Меня поразил сам факт ее существования. Странным все же был этот человек. Иметь полный шкаф усов, бород, разноцветных париков, как женских, так и мужских? Неужели Холмс в самом деле надевал эту рубашку? Сколько нормальных мужчин имеют в своем гардеробе ленточки для волос, нижнее женское белье, три пары накладных ресниц, две дюжины галстуков, коробку из-под сигарет, заполненную искусственными зубами? Но что самое главное, как ему удавалось незаметно содержать все это? Как он втащил сюда эту софу, не привлекая ничьего внимания, а зеркало? Да, это было большое здание, но неужели никто не обратил внимания на временами доносящийся из «хранилища» шум, на звук льющейся по ночам воды, на посещения странных лиц? Интересно, что бы сказал Холмс, если бы его задержали в гриме одного из самых отвратительных представителей низов и потребовали объяснений. Кто устанавливал раковину, оборудовал туалет? И кто, черт возьми, платил за газ, за электричество?

Чем больше я думала, тем больше разгоралось мое любопытство. Зачем этому человеку понадобилось подобное убежище, которое могло выдержать долгую осаду? Я нашла разложенными прямо на софе три банки трубочного табака, пакет с фунтом кофе и множество книг. Было совершенно ясно, что это было убежище не для отдыха и расслабления, ибо Холмс с его ростом вряд ли хорошо спал бы на этой софе. Разумеется, он приезжал сюда не отмечать праздники, о чем говорила узкая дорожка, вытоптанная по центру ковра от одного края к другому и свидетельствующая о том, что он часами ходил туда-сюда в раздумье.

Да, либо мой друг был болен паранойей, либо жизнь этого скромного пчеловода со странными способностями была гораздо сложнее и даже опаснее, чем я полагала.

Тем не менее, я не считала его сумасшедшим.

У меня не было никаких сомнений насчет того, что комнатой последний раз пользовались не так давно. Заварка в чайнике казалась относительно свежей, на посуде и столе осело совсем немного пыли, а воздух, хоть и душный, не был застоявшимся, и в нем чувствовался запах табака. Я покачала головой. Даже я не подозревала, насколько по-прежнему активной была его жизнь.

Я задалась вопросом, что же делать мне дальше. Конечно, я могла остаться здесь, пока не подойдет время нашей с Холмсом встречи. При мысли о взрывных устройствах и воображаемых убийцах кружка чая, разогретые бобы и какая-нибудь книга казались мне более чем соблазнительными.

Однако там, на улице, были Холмс и Уотсон с Майкрофтом, и прятаться в этой дыре значило для меня просто струсить. Нелогично, но верно. Вряд ли я могла что-то сделать для них, но мое самолюбие настаивало на том, что надо идти. Конечно, знай я, насколько хитер и изворотлив был наш противник, я скорее всего не покинула бы своего убежища.

После четырех лет войны манера одеваться претерпела серьезные изменения, стала гораздо менее требовательной, и даже представителей высших слоев общества можно было частенько увидеть в одежде, немыслимой до 1914 года. И все же у меня ушло довольно много времени, прежде чем я смогла отыскать себе что-нибудь подходящее. Это была твидовая юбка достаточной длины и более или менее приличная блузка. Чулки и подвязки я нашла быстро, но с туфлями были проблемы. Нога Холмса была больше моей, а выбор женской обуви был ограничен. Я нашла пару алых босоножек на четырехдюймовом каблуке и попыталась представить в них Холмса. У меня не хватило воображения. (Но если не Холмс, то кто же? Я поставила их, пораженная этой мыслью. «Не отвлекаться, Рассел», – приказала я себе.) Взяв пару черных туфель на низком каблуке, я обнаружила, что по крайней мере могу в них ходить.

Я включила свет и села перед зеркалом. (Интересно, многих ли молодых женщин учили основам макияжа мужчины?) Надев жемчужное ожерелье и маленькие серьги, я повязалась платком и взглянула на свое отражение.

Забавно. Ничто не подходило мне ни по размеру, ни по цвету, а ноги уже начали болеть, и все же я твердо решила идти. Я собрала одежду Уотсона, выключила свет, сделала глубокий вдох и резко дернула дверь.

Не последовало ни взрыва бомбы, ни выстрелов, и никто на меня не бросился. Я закрыла за собой дверь и отправилась тратить деньги, которые так бессовестно одолжила у брата Холмса.

И теперь и всегда какой-то неожиданной волной на фоне штиля мы осознаем тот факт, что мгновение способно разрушить все, что мы себе навоображали.

Моей первоочередной задачей было вернуть Уотсону его одежду, но, покидая здание, я обнаружила, что выхожу из магазина. Убежище Холмса было расположено почти идеально, и я запросто могла провести там несколько дней, ни разу не высунув носа на улицу, поскольку это был один из двух лондонских магазинов (не буду говорить какой, так как эта укромная комната может еще пригодиться), в которых можно было найти все на свете. Здесь я не только была в безопасности, но и могла купить еду и даже развлекаться.

Обрадованная этим открытием, я отослала узел с одеждой Уотсона в клуб Майкрофта, после чего вернулась в убежище, где допила свой чай, немного передохнула и наконец, ближе к второй половине дня, не спеша вышла из здания. Здесь я столкнулась с проблемой. Холмс настаивал на том, чтобы я придерживалась обычного своего распорядка, только мне нужно было взять четвертый кеб, а тут прямо перед носом у привратника стоял только один-единственный. Я дала привратнику хорошие чаевые и покачала головой.

Через пятнадцать минут подъехал третий кеб. Уже начинало темнеть, и в это время все они были свободны. Кеб казался очень теплым, а мое новое одеяние совсем не грело. Наверняка Холмс не рассчитывал на мою негибкость. Я взглянула через дверь на кебмена, сделала шаг назад и махнула, чтобы проезжал. Кебмен выглядел очень раздраженным, что, вероятно, можно было сказать и обо мне. Не обращая внимания на привратника, я поплелась было вниз по улице, когда предо мной внезапно возник старый, видавший виды кеб, в который была впряжена такая же старая доходяга-лошадь.

– Кеб, мисс? – раздался голос возницы этого анахронизма на колесах.

Я мысленно послала Холмсу проклятие. По сравнению с другими этот кеб был намного холоднее. Я объяснила, куда мне нужно, погрузила свои покупки, сделанные ранее в магазине, и села. Привратник посмотрел мне вслед так, будто я была ненормальной. Возможно, он был и прав.

Тогда я еще совсем не знала Лондона, хотя и изучала карты, поэтому прошло некоторое время, прежде чем я поняла, что мы едем в другом направлении. Точнее, не то чтобы в совершенно другом, но мы делали очень большой крюк. Первой моей мыслью была та, что кебмен нарочно удлиняет маршрут, чтобы вытрясти из меня побольше денег за проезд. Я уже открыла было рот, но тут меня поразила страшная мысль: а что если меня выследили? Что если кебмен был одним из людей слепого торговца карандашами? Сначала я испугалась, но затем рассвирепела. Высунувшись из окошка, я вывернула шею, чтобы увидеть возницу.