Третья причина - Николай Дмитриев

Покончив с этой работой, Иртеньев отложил карандаш, выглянул в коридор и, убедившись, что никто за ним не подсматривает, запер двери на ключ и вернулся к столу. Теперь, прежде чем снова взяться за письмо, полковник зажёг лампу и, выждав с минуту, принялся водить листком над стеклянным раструбом, откуда уже шёл поток тёплого воздуха.

Через некоторое время, когда бумага основательно прогрелась, в промежутках между строк начали появляться бледно-коричневые буквы и цифры. Дождавшись, когда новопроявившиеся строчки чуть-чуть потемнели, полковник загасил лампу и, не читая, выписал только цифры в уже готовый ряд, тщательно следя за тем, чтобы оставленные пробелы заполнялись строго поочерёдно.

Ещё раз проверив, все ли пробелы заполнены, как надо, полковник отложил письмо и на том же листике написал три колонки букв, но не по алфавиту, а по другой, известной ему системе. Потом, снабдив каждую из букв порядковым номером, Иртеньев получил ключ к шифру и, пользуясь им, начал быстро переводить выписанную цепочку цифр в буквенную строку.

Наконец-то прочитав истинное содержание письма, полковник скомкал исписанный листок и задумался. В шифрованном послании сообщалось, что через сиониста Циллиакуса Япония передала огромные деньги эсерам и социал-демократам на предмет срыва военных заказов и организацию беспорядков.

С получением этого письма у Иртеньева появилось утраченное было ощущение правильности своего поступка, и его незапланированный приезд в Японию больше не выглядел как минутная слабость, а начинал походить на взвешенное, заранее обдуманное решение.

Мысль полковника заработала в привычном, заранее выработанном ритме, и сразу же в памяти всплыло случайное замечание Ревекки о появлении в здешней европейской среде поляков. Да, если вспомнить, что это были социалисты, следовал безошибочный вывод: клубочек начинался от них…

* * *

Занятый своими мыслями Иртеньев шёл по улице, ни на что не обращая внимания. Его не отвлекал ни характерный стук гета, ни яркие по весеннему времени кимоно японок, ни витрины многочисленных магазинов и магазинчиков.

Правда, время от времени полковник чисто машинально останавливался возле какой-то из них и делал вид, что внимательно рассматривает то черепаховые изделия, то узорчатый веер, а то и полупрозрачные чашки из настоящего японского фарфора.

На самом же деле полковник пытался наконец-то разрешить последнее время не дававший ему покоя вопрос. Как разузнать планы японцев по отношению к социалистам, эсерам и прочим, раз уж они начали снабжать всю эту публику деньгами?

Узнать хоть что-нибудь у самих японцев само собой было нельзя. Прежде всего, мешал языковый барьер, незнание местной специфики и конечно же чёткое понимание того, что этим делом занимался штаб очень высокого уровня, куда полковнику Иртеньеву, при его теперешнем положении, хода не было.

Эта мысль, постоянно возникая, словно вращалась вокруг одной, непонятной точки, только подчёркивая бесполезность усилий. И вдруг, по какому-то наитию, полковник вспомнил фразу Ревекки о поляках. Да, конечно же, если ставить перед собой некую революционную цель, то пленные представляли собой самую благодатную почву для такой пропаганды.

Значит, размышлял дальше Иртеньев, если ему удастся найти ход к оказавшимся в плену соотечественникам, то он, без всякого сомнения, найдёт с ними общий язык, и если японцы или ещё кто-то хоть что-нибудь предпринимают, то выяснить это можно, в общем, без особого труда.

Как только полковник пришёл к такому заключению, мысль заработала автоматически, и следующей задачей стало найти какое-то легальное прикрытие. Роль коммерсанта для этого никак не годилась, а вот если объявить себя представителем некоего благотворительного общества, то тут уже был шанс.

В любом случае действовать предстояло через Генерального консула Соединённых Штатов, а им был, как уже давно выяснил Иртеньев, мистер Джордж Кеннан. Вообще-то полковник знал о нём много. Кое-что он слышал в случайном разговоре, кое-что разузнал сам, но самым главным было то, что о мистере Кеннане полковнику Иртеньеву приходилось слышать и раньше.

Дело в том, что этот самый мистер Кеннан в качестве журналиста много лет жил в России и не только хорошо знал русский язык, но и сподобился написать книгу под названием «Сибирь и ссылка», в которой шла речь о революционерах и внутренней политике Александра III.

Иртеньеву ещё раньше при знакомстве не только с взглядами анархистов, но и других, им подобным, пришлось вскользь просматривать эту книгу. Понимая, что сейчас это может весьма пригодиться, полковник попробовал вспомнить, что там писалось, но не слишком в этом преуспел.

Уже на ступеньках консульства у полковника внезапно мелькнула шальная мысль: а не бросить ли ему всё? В любом случае, пока что у него оставалась возможность, не привлекая к себе особого внимания, вернуться в Америку. Но тут, вспомнив о счастливом времени, проведённом там вместе с Ревеккой, полковник буквально заставил себя толкнуть массивную дверь…

В помещении, обставленном на американский манер, Иртеньева встретил чисто выбритый красивый старик, одетый несколько старомодно. После взаимного приветствия он предложил гостю сесть и, удобно устроившись в кресле, поставленном несколько сбоку от стола, без промедления приступил к делу, спросив:

— Итак, мистер Томбер, чем могу быть полезен?

— Видите ли, мистер Кеннан, — с нарочитой задержкой начал Иртеньев, лихорадочно решая, какую из заранее обдуманных версий своего появления выбрать. — Моих доверителей, как ни странно это звучит во время войны, интересует не текущий момент, а если можно так выразиться, предположительные варианты будущего.

Как и надеялся полковник, такое начало разговора заставило господина Генерального консула весьма заинтересованно посмотреть на посетителя, а возникшая пауза предоставила полковнику какое-то время, так необходимое для изучения самого мистера Кеннана.

Затем господин консул вздохнул и, напустив на себя безразличный вид, попросил:

— Если можно, конкретнее…

— Конечно, можно, — Иртеньев вежливо поклонился и начал: — Видите ли, разительные перемены в Японии, происшедшие за последние десятилетия, наводят на некоторые размышления, и я за время моего пребывания здесь постарался кое во что вникнуть…

Иртеньеву показалось, что на лице хозяина мелькнула ироническая улыбка, но она тут же пропала, и мистер Кеннан заученно произнёс:

— Это интересно… Продолжайте…

— И тогда я, — полковник многозначительно посмотрел на консула, — задал себе вопрос, а не может ли в ближайшее время, исходя, естественно, из результатов войны, нечто подобное произойти и в России?

— Так, так, так… — Теперь в глазах мистера Кеннана светился неподдельный интерес, и он явно решил прощупать Иртеньева, спросив: —А вам не кажется, что Россию лучше изучать не здесь?

— Нет, не кажется, ибо те пленные, что содержатся на островах, дают возможность посмотреть на проблему и с другой стороны, — с явным намёком и несколько резковато ответил полковник, а потом несколько смягчая интонацию, добавил: — Насколько мне известно, вы тоже изучали этот вопрос…