Третья причина - Николай Дмитриев

Фраза получилась с явным подтекстом, и, похоже, Кеннан понял всё правильно. Генеральный консул помолчал, видимо, основательно обдумывая слова полковника, и только потом поинтересовался:

— Скажите, мистер Томбер, вы к «Обществу друзей русской свободы» не имеете отношения.

— Представьте себе, нет, — Иртеньев позволил себе многозначительно улыбнуться. — Но я исповедую принцип: для моей страны не должно быть ни той, ни другой опасности.[33]

Намёк на позицию президента Теодора Рузвельта был более чем прозрачен и, похоже, Кеннан сделал нужные выводы, поскольку сказал совершенно иным, полностью деловым тоном:

— Ну что ж, видимо, вы правы. Здешние поляки уже давно ведут пропаганду за восстановление независимости, так что, вполне возможно, среди пленных возникли и другие настроения…

— Значит, я могу рассчитывать на ваше содействие? — теперь полковник, стремясь усилить уже возникшее предположение, позволил себе и такое, в общем-то, довольно бесцеремонное напоминание.

— Разумеется, мистер Томбер, — важно наклонил голову Кеннан. — В одну из ближайших поездок в лагерь русских пленных я приглашу вас составить мне компанию. Насколько я знаю, теперь вы проживаете в Центральной гостинице…

По весёлой искорке, мелькнувшей в глазах консула, и, едва заметного выделения голосом слова «теперь», Иртеньев понял, что никакого секрета его пребывание здесь не представляет, да, собственно говоря, если число американских корреспондентов невелико, то мистер Кеннан, не только по долгу службы, но и по своим журналистским склонностям должен был знать о них всё…

* * *

Иртеньев сосредоточенно крутил в руках японскую чашку, стараясь на глаз определить, подделка это или настоящий фарфор. Насколько ему было известно, из-за кустарной технологии края должны были быть слегка неровными, и теперь он старательно приглядывался к чашке, хотя на самом деле, его мысли были заняты совсем другим.

Замечание о поляках, вскользь брошенное Кеннаном, не оставило Иртеньева равнодушным, и осторожные, целенаправленные расспросы гостиничных знакомцев дали кое-какой результат.

Так, без особого труда, полковнику удалось выяснить, что некий Дуглас, поляк, выдающий себя за англичанина, проживает вместе с ним в Центральной гостинице.

Дальнейшие осторожные расспросы вывели Иртеньева на ещё одного поляка, жившего в городе. Как и говорила Ревекка, его фамилия была Пилсудский, но, похоже, он всерьёз занимался изучением Сахалинских айнов, и ничего особо интересного в плане его связей с заговорщиками полковник не разузнал.

Впрочем, прощупав на всякий случай эту линию, Иртеньев без сожаления отставил её в сторону. Польские возмущения ещё со времен Наполеоновских войн были, в общем-то, знакомы, и в этом плане пленные, ничего, кроме какого-то, не слишком большого числа сторонников, дать не могли.

Гораздо больше полковника беспокоило другое. Между строчек информационного письма Иртеньев прочитал намёк на то, что японцы, используя свою европейскую резидентуру, заняты объединением всех революционных сил, естественно, стремясь использовать их в своих собственных целях.

Чем может обернуться такая поддержка, Иртеньев понимал хорошо. Достаточно было вспомнить только один факт. Не вмешайся царь Николай I в венгерские события,[34]австрийская монархия могла просто исчезнуть.

Пожалуй, тогда, мысленно предположил Иртеньев, результат Крымской войны мог быть совсем иным, и сейчас к берегам Японии подходила бы не сборная эскадра с Балтики, а мощное, отлично подготовленное Черноморское соединение…

Тряхнув головой, полковник отбросил заманчивые домыслы и подумал, что, пожалуй, многого он тут сделать не может. Единственно, что ему оставалось, это по возможности следить за настроением оказавшихся в Японии русских пленных.

Взгляд Иртеньева совершенно машинально отметил некоторую неровность края, но уже в следующую секунду полковник начисто забыл о чашке. Лицо человека, стоявшего чуть в стороне и внимательно смотревшего на него, Иртеньев мгновенно выделил из толпы. Это был европеец, о котором полковник мог сказать совершенно точно: он его видел раньше.

Иртеньев поставил чашку назад на прилавок, адресуясь продавцу-японцу, отрицательно качнул головой, и отошёл в сторону. Как и ожидал полковник, человек, следивший за ним, приблизился на шаг и замер в выжидательной позе.

Теперь полковник мог внимательно рассмотреть знакомого незнакомца. На европейце был сидевший несколько мешковато светлый костюм в полосочку, в руке он держал трость, но почему-то не за костяной набалдашник, а так, чтобы ладонь прикрывала монограмму.

Человек сделал ещё один неуверенный шаг и коротко представился:

— Капитан Беклемишев…

Иртеньев хотел было пройти мимо, но, встретив умоляющий взгляд офицера, заколебался. Молчание затягивалось, на них могли обратить внимание, к тому же уверенность, что он видел этого человека, росла и полковник решился.

— Вы меня знаете?

— Да, — капитан судорожно сглотнул и добавил: — Я встречал вас там, где проходил стажировку.

— Значит, вы кончали Академию Генерального штаба, — Иртеньев на секунду умолк и, уже окончательно вспомнив стоявшего перед ним человека, улыбнулся. — Если не ошибаюсь, выпуск 903-го года?

— Так точно… — и, словно проглатывая неназванный чин Иртеньева, кадык капитана дёрнулся.

Теперь предстояло подумать, как вести себя дальше, и полковник, стремительно перебирая в уме все возможные варианты, мягко взяв капитана под руку, увлёк за собой. Офицер подчинился безропотно, и это решило дело.

Полковник незаметно осмотрелся и, убедившись, что никто вроде за ним не наблюдает, спросил:

— Скажите, как вы здесь очутились?

— Из Порт-Артура…

То, что порт-артурский капитан оказался здесь, на улице Токио, да ещё в штатском платье, весьма озадачило Иртеньева. До сих пор полковник объяснял себе его появление иными причинами и, знай Иртеньев об этом раньше, он любым бы способом избежал разговора, а так… Да, теперь отступать было поздно, и полковник жёстко потребовал:

— Будьте любезны объясниться.

— Слушаюсь. — Беклемишев машинально подстроился под шаг Иртеньева. — После сдачи Артура нас перевезли в Японию, и офицерам было разрешено вернуться домой. Но мы решили остаться вместе с солдатами, однако, как видите, пользуемся некоторой свободой.

— Понятно… — протянул Иртеньев.

Объяснение было исчерпывающим, и теперь предстояло решить, стоит ли воспользоваться давним знакомством или всё-таки использовать пока имеющийся шанс уйти в сторону. Впрочем, Иртеньев отдавал себе отчёт в том, что, несмотря на вроде бы благосклонное отношение Кеннана, ему вряд ли будет доступным свободное общение с пленными, а здесь с ним рядом шёл человек, для которого именно это было повседневностью.