Коктейль для Барби - Штеффи фон Вольф

Неужели мне придется слушать весь этот бред! Я поднимаю глаза, ища букву «А», потому что лицу становится слишком жарко. Тут какое-то безумное количество кнопок, чтобы во всем разобраться, надо, наверное, сначала пройти специальную подготовку. Господи, свет так слепит глаза. Я нажимаю на кнопку «В». Может быть, там просто оговорились.

— Юцмюц гюль хюль юмю юкю урхан бю-хюль, — раздается из громкоговорителей. Похоже, эта программа записана на нескольких языках. Но новый голос какой-то очень нервный и агрессивный. Мне становится страшно, и я нажимаю на кнопку, на которой вообще ничего не написано, и сразу же вскрикиваю от ужаса, потому что из всех отверстий на меня льется ледяная вода. Я начинаю перебирать все кнопки подряд, и тут уже царит полный хаос. Из одного из громкоговорителей доносится шум прибоя, вероятно, для лучшей релаксации. Теперь не только женский голос говорит по-турецки, к нему добавляются еще два голоса: голландки и хорвата. Все они что-то объясняют и, наверное, хотят мне только добра, но, к сожалению, прок от этого небольшой. Лицо у меня явно перегрелось. Потом снова берет слово немецкий голос, рассказывающий о пользе загара и рекомендующий какой-то питательный лосьон, который наносится после приема солнечных ванн. И почему здесь нет аварийной кнопки, отключающей всю систему? Я делаю еще одну попытку в своих поисках, и тогда справа и слева выскакивают какие-то резиновые мячики, занимая часть и без того узкого пространства, где я лежу, и начинают вращаться. Какой-то новый мужской голос говорит:

— We highly appreciate that you…[9]

Потом его сменяет женский, который исполняет словенскую народную песню.

— Цое! — кричу я в отчаянии и бью по крышке солярия. — Цое!

Но она не отзывается. Наверное, Цое сейчас пьет сок и гордится, что у нее такая звездная клиентка. Мне между тем все жарче и жарче. Я вдруг с ужасом вспоминаю, что я не задала временные параметры процедуры. Это означает, что без отключения всей системы мне отсюда не выбраться. А Цое еще говорила, что компьютер сам объяснит, какие кнопки для чего. Ничего не может случиться. Резиновым мячикам, которые должны мягко массировать кожу, похоже, понравилась моя жировая прослойка, и они все глубже врезаются в мои бедные ребра.

Здесь я и найду свою смерть. В окружении тысячи голосов, которые желают мне только добра. Или захлебнусь, потому что струйки воды с одной ароматической жидкостью чередуются со струйками другой ароматической жидкости. В моем воображении рисуется ужасная картина, как вода все прибывает и прибывает, и я из последних сил борюсь за воздух. И когда я уже начну задыхаться от недостатка кислорода, какой-нибудь голос будет объяснять мне по-французски, что, если хочешь добиться идеального загара, надо регулярно ходить в солярий.

— Цо-о-е-е! — кричу я, и на этот раз действительно не напрасно, потому что слышу шаги. — Эта штука не открывается!

— Нужно не на себя, а от себя, — говорит Цое.

Вот оно что. Надо было сделать наоборот.

В общем-то, все логично. Но я знаю, что иногда туплю.

Посещение солярия меня страшно измотало, но не хочется говорить Цое, каких ужасов я натерпелась. Лицо у меня, похоже, на головку еще не зажженной спички. Цое смазывает его охлаждающим гелем, но я все равно чувствую себя как обуглившийся пирожок.

Раздосадованная всей этой историей, я иду в «Конечную остановку». Здесь пока мало народа, потому что еще рано. Маузи стоит за стойкой. Она очень рада меня видеть, сразу вешается мне на шею и говорит, что Мариус подлец и что она не возьмет в толк, как такое могло случиться.

— Малыш Джо сказал, что Мариус все выдумал про эту свою новую подругу. Слушай, мы же тут коня купили, специально для родео, он теперь стоит у нас в саду за домом.

Ничего себе!

— И какое вы дали ему имя? — спрашиваю я.

— Господин Нильсон, — говорит сияющая Маузи. — Так звали коня, который был у Пенни Длинный чулок!

— Коня Пеппи Длинный чулок звали Маленький Дядюшка, — решаю возразить я. — Господин Нильсон — это маленькая обезьянка.

Пока Маузи цедит пиво, она усиленно думает.

— Тогда мы его переименуем. Но не в Маленького Дядюшку, а в Нельсона Манделу. Потому что конь-то у нас белый.

На этот раз я уж лучше не буду ее поправлять.

Тут приходит Питбуль. Он приветствует меня своим громким голосом, целует, как это всегда бывает при встрече. В его голосе сразу звучат серьезные нотки:

— Нам нужно поговорить прямо сейчас. Маузи, принесешь нам по кружке пива?

Потом он тащит меня в угол.

— Значит, так, солнце! — начинает он. — Я надеюсь, ты уже спустилась на землю. А то с тобой просто невозможно иметь дело! — О чем это он? Я абсолютно уверена, что ни капельки не изменилась. Питбуль грозит мне пальцем. — Раньше ты не была такой заносчивой и высокомерной, с каждым разом эти черты проявляются все сильнее и сильнее. Я сразу смекнул, в чем дело. Пойми меня правильно. Я говорю так, потому что я твой друг. Слава портит людей, и не зря я опасался, что и ты не выдержишь ее груза!

Слава. Слава. Да какая это слава — вести дурацкое ток-шоу. При этом я, очевидно, неплохо справляюсь, если оно пользуется успехом.

— Ты ведь даже не знаешь, как мне бывает сложно, — жалуюсь я.

— Я не могу больше этого слышать, — говорит Питбуль. — Ты изменилась, и не в лучшую сторону. Наверное, в Берлине ты со всеми любезна. Но со старыми друзьями ты ведешь себя невыносимо, смотришь на нас как-то свысока!

— Странно, — хочу съязвить я, — ты единственный, кто мне это говорит, остальные так не думают.

— Потому что ты тут же обижаешься, если тебя начинают критиковать. Неудивительно, что Мариус тебя бросил!

Ну, все, это уже чересчур.

— Не надо валить все в одну кучу, — сердито говорю я Питбулю. — Мариус — и так больная тема. Не хватало мне еще твоих замечаний на этот счет!

Питбуль впадает в бешенство и ударяет кулаком по столу. Я встаю.

— Садись, — приказывает он мне. — Ты не можешь просто взять и уйти, тебе придется выслушать меня до конца!

Я надменно откидываю назад волосы.

— И не подумаю, — говорю я. — Времена, когда ты мог командовать мной, остались в прошлом. Когда мы вместе создавали этот клуб, ты все время важничал, и я тебе беспрекословно подчинялась. У меня даже не было права голоса.

— Ты стала высокомерной, — говорит Питбуль, — это невыносимо. Ты уже не та Каро, которую мы все знали. Скажи, Маузи! — кричит он в направлении стойки, да так громко, что два господина, на которых ничего нет, кроме кожаных шорт, поворачиваются в нашу сторону.

— Ну-у да. Каро ведь теперь тусуется с важными людьми и бывает на всяких вечеринках со знаменитостями, а там нужно быть такой.