Златоуст и Златоустка - Николай Гайдук

Посредине двора – на свежей навозной куче – царский трон золотом сияет на солнцепёке. А на троне – величественно, важно – Царь-Баба-Яга восседает. Чёрной кривой кочергою тычет в сторону Ивана, хохочет над его семейными трусами в горошек.

– Как денди лондонский одет, он, наконец, увидел свет! Ха-ха. – Кривая кочерга об землю стукнула, да так, что искры полетели над избой и громом прокатился грозный голос: – Свататься надумал? Ах, ты, стервец! А кто обещал на мне жениться?

Обливаясь холодным потом, Подкидыш проснулся.

Тихая летняя ночь по-над землёю звёзды раскрошила. Половинка луны в облаках – словно подкова, не докованная кузнецом – остывала на гребне далёкой горы-наковальни. Из болот и лугов доносило пахучими травами, на которых уже появилась окалина первой росы. Тягучие туманы выползали из-за кочек, из-за кустов, дышали сыростью. Где-то кричал коростель, словно скрипело перо какого-то ночного сочинителя. А может быть, это скрипит земная ось – идёт неутомимое и вечное круговращение земного шара, о котором недавно так складно рассказывал старик Азбуковедыч. Свершается вращение с запада на восток – всё ближе, ближе к рассвету, который, правда, ещё далеко; на востоке даже нет намёка на предрассветную синьку. Это хорошо, можно ещё поспать, родных во сне увидеть.

1

И наконец-то приспело долгожданное утречко – болотные пугающие демоны разлетелись. Воздух, вчера казавшийся прогорклым, тухловатым, теперь насыщен был наисвежайшими и головокружительными запахами. Камыши из тумана выныривали – тонкие стрелы с бурым оперением точно сами собою втыкались в болотистый берег. Осока проступала, ряска. Белые лилии – будто остатки снега – так ярко и так странно сияли в чёрной болотной воде и в грязи. Впрочем, кое-где вода и грязь были красноватые – словно от зари, разгоравшейся над болотом. А на самом-то деле красноватый цвет воды и грязи красноречиво говорил о присутствии железной руды; так утверждают господа материалисты, сказал многоопытный старик-оруженосец.

Солнцевсход, разгораясь, выжигал туман по-над болотом. Ржавые лужи, подёрнутые тонюсенькими плёнками, отражая ослепительный свет, вспыхивали железно-синеватым бельмастым блеском. Водяные пауки по этим лужам взад и вперёд пробегали на дугообразных длинных лапках. Ещё совсем недавно это болото – при свете звёзд и месяца, при освещении блуждающими огоньками – казалось таким жутким, таким коварным. И вот – при свете нарождавшегося дня – всё тут стало выглядеть прозаично просто и даже скучно. Вместо лягушки-царевны – то там, то сям квакали и прыгали под ногами обыкновенные жабы, лупоглазые, гадкие, те самые, от которых бородавки на руках появляются, если верить деревенским знахарям.

Рискуя провалиться в чарусу, – бездонную болотную кашу – Оруженосец кое-как отыскал узкий выход из проклятой западни, где под ногами постоянно «дышит почва и судьба». И вскоре вся эта мерзопакость осталась позади. Дальше идти стало проще, хотя кругом была сплошная неудобица – кочки топорщились, кочки, будто буйные головы, поросшие зелёными и давно не стрижеными лохмами. И всё ещё давали себя знать близко под землёй бегущие ключи, поросшие кустами краснотала. И там и тут встречался в ямах студенец – ледяною водицей кипящий родник. И всё это излишество подземной влаги пришлось по душе болотному разнотравью – тут разрасталась черемица, жирели пупавки, трилистник. Но под ноги всё чаще, всё ближе подступал надёжный твердый грунт. И вот уже зелёными коврами впереди – среди берёз и кедров – заколыхались на ветру свежие цветущие луга, на которых вызревает бесчисленная россыпь земляники, костяники, и тут же можно встретить дробины жутковатой ядовики – ядовитой ягоды чёрно-фиолетового цвета.

– Ну, вот! – Абра-Кадабрыч приободрился, поправляя на плече золотой карабин. – Я не Сусанин, но я с усами! Как видишь, выбрались!

– Слава тебе, господи, – пробормотал Подкидыш. – А я струхнул маленько…

– Да что ты, Иван Великоросыч. Ты это брось. Со мной не пропадёшь. Я не в таких передрягах бывал. Знаешь про барона Мюнхаузена? Нет? Как-нибудь расскажу, как мы с ним… – Задирая голову, старик запнулся и, чтобы не упасть, за рукав Простована схватился. – Ох, прошу прощения, Иван Великоросыч! Заболтался!

Удивлённый подобным обращением, уже не впервые услышанным, парень усмехнулся:

– Ты с чего это вдруг навеличивать стал?

– Ну, а как же? Я – слуга, а ты мой господин. Субординация.

– Ты эти штучки брось!

– Ну, а как же? Тебе-то, может, дико, непривычно. А я уже не первые сто лет живу на свете, верой и правдой служу господам, которые как только выйдут в классики, так сразу же нос до небес задирают, Старика-Черновика знать не знают.

– Я не такой, – отшутился Подкидыш. – Я памятник тебе поставлю!

– Вниз головой?

Они засмеялись. После тревожной ночи, проведённой среди непролазного болотного месива, хорошо вдруг стало – и тому и другому.

Дальше двинулись по чернолесью, такому густому, что порой на ветках едва не оставались лохмотья одежды. Потом взобрались на перевал, продутый, промытый голубоглазыми весёлыми ветрами. Среди голых камней Азбуковедыч умудрился раздобыть огонь и подстрелил какую-то крупную птицу, ощипал и приготовил кушанье. Сварганил так, что пальчики оближешь до локтей, как сам он пошутил.

Постепенно привыкая к положению «господин и хозяин», Подкидыш с аппетитом справил незатейливую трапезу, на верхосытку похлебал чайку на травах, отдающих духом винца.

– Пустое брюхо к наукам глухо, – напомнил старик. – Теперь пошли на берег, не будем время терять.

На берегу Азбуковед Азбуковедыч стал рассказывать о том, что круговращение Земли нигде так не заметно, как на берегах могучих рек. И если ты живёшь на белом свете не первые сто лет – тебе, как никому другому, это бросается в глаза. Неумолимо вращаясь с запада на восток – против часовой стрелки – Земля, год за годом, меняет русло реки. Огромная масса воды, поддаваясь круговращению, наседает, наваливается на правый берег – вот почему он всегда высокий, обрывистый, порою даже грозноопасный. И всё-таки большинство всевозможных человеческих селений обосновалось на возвышенном правобережье – это относится к рекам северного полушария. А что касается России – она знаменита своими суровыми зимами, поэтому реки здесь обладают более крепким характером. Ледоходы-ледозвоны каждую весну острыми зубами вгрызаются в чернозёмы, кусают и выкусывают камни, лежащие в основании берегов, и образуются громадные обрывы, с которых – на протяжении веков – постепенно скатываются деревни, сёла, монастыри и даже города.

– У нас такое было, – вспомнил Подкидыш. – Я в ту пору в тайге пропадал, избушка стояла на берегу. Весною вода как шуранула, так избушку мою в реку обрушила…

– Страсти Господни! – Старик перекрестился и продолжал: – Эти страсти в первую очередь относятся к рекам Северного полушария. Это видно вдоль Матушки-Волги, это наблюдается на Северной Двине, на Оби, на Лене, на Енисее. И примерно то же самое ты сможешь когда-нибудь наблюдать в районе Ганга, Миссисипи или Евфрата. А в Южном полушарии, там как раз наоборот – река убегает от правого берега. Впервые на это обратил внимание Паллас, который с большим интересом наблюдал за Волгой, за великими сибирскими реками. Но только русский академик Бэр – очень русская фамилия, не правда ли? – только этот учёный смог найти объяснение, почему так происходит на земле. И теперь этот закон называется законом Бэра. Тебе понятно?