Любовь на коротком поводке - Ольга Горышина

— Она не тварь! Тварь тут ты! — но пальцем я ткнула уже в собачью морду. — Она тебя боится.

— Она боится тебя! — окончательно повысил голос Олег. — Орешь, как истеричка. Не можешь спокойно смотреть, вали в дом. Дай мне собаку помыть. Или я сейчас буду мыть тебя!

И он действительно наставил на меня водный пистолет — куда больше?! Я и так уже вся мокрая по его барской милости. От волнения тоже. Аж на лоб себе подула — жара и вправду жара, пусть только по внутреннему термометру.

— Я Лоле все скажу… — выдала я и осеклась под его ставшим вдруг мягким взглядом.

— Правда, что ли? — глаза уже вовсю смеялись, а рука со шлангом опустилась чуть ниже лица и смотрела теперь мне в пупок. — Вот так и расскажешь про меня? Прямо сейчас?

— Да, — пальцы сжались в кулаки. Непроизвольно. — Скажу, что ты собаку украл… — нес полнейший бред мой онемевший язык.

Олег уже хохотал в голос.

— Мила, есть люди, которые не взрослеют, и это ты…

        — Смешно, да? — надулась я и отвернулась.

А Олег, вместо того, чтобы извиниться, воспользовался моим замешательством, чтобы подманить собаку.

— Хорошая девочка, хорошая… Гуд Гёрл, Гуд Гёрл, — хотя я не уверена, на каком языке фраза прозвучала изначально. — Мила, уйди с линии огня. И не надо так пыхтеть, ты хуже собаки…

Я осталась на месте. Тогда Олег расправил плечи и выпятил грудь, точно увесил ее орденами за отвагу и мужество.

— Мила, твою мать… Это овчарка! Если ей не понравится мыться, она вырвется. Я ее удержать не смогу… Хватка не бульдога! Иди лучше чай завари. Займись каким-нибудь бабским делом в конце-то концов!

Я сжала губы, вдруг почувствовав уколы не только в районе сердца и переносицы. Саднило все — точно на меня попали не капли ледяной воды, а горячий пепел от извергающегося вулкана по имени Олег Лефлер.

Я развернулась и ушла. Плечи и лопатки дергались, но я не была уверена, что из-за того, что меня проводили долгим взглядом. Олег уже занимался собакой, говорил с ней ласково-ласково, не то что со мной!

Я зашла в дом со стороны бассейна. Дверь осталась открытой — ведь только что заходили взять для собаки вчерашнее полотенце, которое я еще не постирала. Я… не… постирала… Блин, о чем я думаю, о чем?! Я тут не прописалась. Я, может, и хотела побыть тут гостьей, да не получилось… Я — прислуга, которую посылают на кухню чуть ли не матом…

И я уселась к столику, на котором остались стоять два пустых бокала с вечера, когда ничего не было, но все же было хорошо… Отсюда хорошо было видно только происходящее на улице. Олег зажал собаку коленками и нещадно намыливал шампунем. Несчастная крутилась, но бестолку, а потом… Ну как такое возможно! Агата покорно стояла под бьющей из шланга ледяной струей. Ну что в этом Олеге такого, что зубастая баба позволяет ему так над собой издеваться? Даже обидно… За нас, баб…

От обиды жутко захотелось чая, но идя на кухню, я заверяла себя в том, что сделаю чай только для себя — Олег пусть сам себе заваривает. Мое мнение о собаке его не интересует, тогда меня не интересуют никакие его желания. Даже чайные и случайные. Баш на баш, как говорится. Шиш ему, а не чай…

Умеет же этот Лефлер бесить, ох как умеет… Я его Сашеньку понимаю… Тут даже к индусу сбежишь!

Чай был горячим. Обжигающим. Но нисколько не бодрящим. И я, собрав все силы в кулак и отправив скопом в ноги, бодрым шагом двинулась во двор, с которого доносились истошные вопли Агаты. Что этот Ирод с ней делает?! Блин… Я застряла в дверях и чуть не перевернула на себя весь чай. Он играл с ней в баскетбол! По собачьим правилам, но с большим удовольствием.

Футболку Олег снял еще до мыльной экзекуции, и сейчас его тело — мокрое то ли от собачьей ванны, то ли от человеческого пота — играло под весенним солнцем. Нет, не всеми цветами радуги, а всем набором мышц, которые не по моему уму было классифицировать. Я только могла ими любоваться — мышцами, не их обладателем. На Олега я злилась, и когда тот, забросив мяч в кольцо, взглянул на меня и спросил про чай, я ответила грубо, что может заварить его сам, чайник еще не до конца остыл. Олег ничего не ответил, завел мяч за спину, увернулся от наскакивающей на него собаки и снова запулил мячом ровнехонько в кольцо. Ай да молодец! Ай да сукин сын…

Последнее уж точно. Я исчезла не только из его поле зрения, а будто со двора вообще, хотя и осталась на пороге его дома… На пороге неизвестности. Стояла с остывающим чаем и даже не отхлебнула ни разу. Губы, в отличие от глаз, не приклеились к его телу, но чувствовать скользкую твердость фарфора, вместо натренированных мышц, не желали. Вот так!

Так я и стояла, наблюдая за собачьим счастьем. Наверное, я все-таки недостаточно сучка в душе, чтобы получать удовольствие от ничего не значащих отношений. А ведь хотела… Хотела заполучить этого спортивного мачо в свою постель… И ведь почти получила. Она, постель, запланирована на какое-то там непонятное число, когда звезды сойдутся над нашими грешными головами, а не над собачьей башкой, которая все тянулась и тянулась за мячом.

Олег умело уводил мяч от раскрытой пасти, но пару раз Агата все же умудрилась схватить его и, зажав в пасти, как всем известный Крокодил — солнце, наматывала круги по асфальтированному дворику. Олег не отставал от нее, явно поставив себе целью потерять с сотни три калорий, пусть я не видела в его теле ни одного лишнего жирка. Но собаке виднее — просто так она бы гонять его не стала. Может, правда, мстила за баню. Чтобы и этот жеребец стал весь в мыле!

— Агата, ну ёлы-палы…

Олег в очередной раз завладел мячом, но никуда его не бросил — держал в руках на уровне лица, отбиваясь ногами от наскакивающей на мяч одуревшей от игры собаки.

— Акула, блин. Зачем ты его прокусила?!

Я б тебе сказала, почему она это сделала… Чтобы наглости в тебе и самодурства поубавилось, дорогой мой человек. И я уткнулась в чашку как раз вовремя, когда Олег, точно прочитав мои мысли, сделал шаг к дому.

— Твоя собака, значит, да? — продолжал он держать спущенный мяч на весу. — Претензии, выходит, тебе предъявлять? Ты ей напильником зуб на меня точила? Или только себе? Где мой чай? Я твою собаку вымыл и высушил, — говорил тот, с которого пот лил градом. — Плату не прошу, но чаевые-то можно потребовать?

Я протянула ему чашку, по-прежнему нетронутую, но он тронул ее тут же — и руками, и губами. И почти сразу меня, хотя и не мог выпить залпом.

— Знала бы ты, как мне не хочется никуда идти, — чуть оторвался он от моих губ, и я сумела вдохнуть немного свежего воздуха, а не только собачье-мужского аромата: вторая мокрая тварь тоже околачивалась рядом. — В воскресенье поедем на пирожки, договорились?

Я судорожно мотнула головой.

— Нет, я не хочу… Не хочу знакомиться с твоей семьей… Это лишнее.

Он бросил мяч и стиснул с той же силой теперь уже мою голову — сейчас и из нее весь воздух выпустит: дышать от его близости и в его близости я уже никак не могла.