Метро 2033: Изоляция - Мария Стрелова

– Я ничего тебе не расскажу. Ни слова. Все давно кануло в прошлое, и ты должен сказать мне спасибо за то, что я не выставила тебя вон! – тихо выговорила заместитель начальника бункера.

– Это ты должна быть мне благодарна! Я тащил тебя на своем горбу до Воробьевых гор и отстреливался от мутантов!

– Ну и бросил бы! – крикнула Алексеева.

– Тогда у меня бы не было гарантии, что меня пустят в бункер, – глядя в глаза женщине, ухмыльнулся Хохол.

– Ну и дрянь же ты… – с болью прошептала Марина.

– Дрянь, а что поделаешь? Жизнь такая. Так вот, Мариша, ты раскрываешь мне секреты своего благополучия, и я спокойно ухожу куда-нибудь на синюю ветку и оставляю твой бункер в покое. Если нет – то коммунисты с красной ветки с удовольствием придут сюда еще разок. А я моментально заслужу прощение Москвина и место Павла Михайловича, когда двери этого убежища откроются без боя, – продолжая нагло улыбаться, ответил Женя.

Алексеева закрыла лицо ладонями. Ей было плохо настолько, что хотелось завыть.

Близкие люди умеют делать особенно больно. Они знают все тайны и самые сокровенные уголки души, от того, кто дорог, не спрятаться за жестким панцирем безразличия. Тот, кто открыл кому-то свою душу, показал ее нежную плоть из-за титановой брони, становится уязвимым навсегда. Даже неосознанно, в порыве гнева, усталости, собственной боли те, кому доверяли, протыкают насквозь колкими словами, безрассудно жестокими поступками, не замечая этого. Но в тысячи раз страшнее пережить сознательное предательство того, кого любил, кого оберегал от житейских невзгод, переступая через себя, свои желания и беды.

Марине казалось, мир снова рушится вокруг нее. Тот, кого она ждала, кому она слепо верила, чьи поступки заведомо оправдывала, оказался чудовищем. Твердая оболочка холодного рассудка лопнула, выпуская вовне самую незащищенную, самую мягкую часть человеческой натуры. Дрожащая в тоске душа стала легкой добычей жестоких людей.

– Лучше бы меня убили на Фрунзенской, – прошептала женщина, уронив голову на скрещенные руки.

– Ну, тогда бы я потерял свой шанс. Хотя… Анохин знал пароль. Нас все равно бы впустили, – бесстрастно ответил Хохол. – Даже твой труп стал бы отличным пропуском. Разве откажут в приюте мягкотелые обитатели бункера, где все всегда хорошо, человеку, который принес останки любимой руководительницы для последнего прощания?

– Какая же ты сволочь… – простонала Алексеева.

– Слушай, это вы в своем бункере сидите и горя не знаете. А нам приходилось выживать! Ты знаешь, что творится в метро?! Платформы, уничтоженные пожаром, обгоревшие человеческие тела, спекшийся брезент! Целые станции, истребленные крысами или грунтовыми водами! В туннелях творится такая чертовщина, тебе и не снилось! Из труб коммуникаций то ядовитый туман ползет, то какая-то дрянь, убивающая людей, как нейтронная бомба! На вас никто не нападает, всегда есть что пожрать, а мы питались червяками и мхом! Пили воду из ржавых зараженных труб! Подыхали от инфекций! Я выжил вопреки всему, и я пойду до конца! – крикнул Женя. – На Павелецкой и ВДНХ с поверхности лезут мутанты, с коммунистами Красной ты уже успела познакомиться лично, на синей ветке вообще невесть что происходит, говорят, люди пропадают. На Чеховской фашисты, они бы таких, как ваши дети, мутантов давно бы в расход пустили и были бы правы, потому что зубастым красноглазым тварям не место в метро! Ганза к себе никого не пускает, оставляет подыхать в туннеле!

– Лучше бы ты сдох… Ты уже не человек. Ради своей выгоды хочешь разрушить наш мир, который мы с таким трудом собирали по крупицам! Ты решил притащить сюда диких зверей, которые забыли, что человек – это звучит гордо! Неужели ты думаешь, что тебе что-нибудь достанется, когда наш бункер разграбят, а нас всех уничтожат?! – горько спросила Марина, повернувшись к мужчине вполоборота.

– Мне не нужны ваши цацки. Если я первый доложу Москвину, и он отправит сюда отряд, этого идиота Иванова выгонят за пятисотый метр на Коммунистической, а я стану начальником двух станций! – разъяснил Хохол.

– Я, кажется, поняла, за что ты оказался за решеткой на Фрунзенской! Ты пытался сместить Павла Михайловича! Тебя и с Ганзы выгнали за это! – воскликнула Марина, осененная догадкой.

– В общем, верно. Только с Ганзой погорячилась. С Кольца меня года четыре назад выгнали за пьянство. Там, кстати, на меня сразу после Катастрофы начали криво смотреть, понаехало тут гастарбайтеров с украинской пропиской. За это Хохлом и прозвали, кляты москали, так кличка и приклеилась. А там… Попал в плохую компанию, заливался местной самогонкой по глаза, дебоширил, а в один прекрасный день прочухался в туннеле от Таганской к Пролетарской, при себе ружье с двумя патронами и паспорт с отметкой «На территорию Ганзы не впускать!». Подался в сторону Текстильщиков, а там какие-то сектанты живут. Ну, я с ними их «Хари Кришну» пел, а они меня кормили. Они на Волгоградском проспекте обосновались, там заброшенные станции, после Кольца никто не живет. Между Волгоградским и Текстильщиками туннель идет по поверхности, гермоворота закрыты, видимо, насовсем, там на бывших заводах такая дрянь мутировала, представить не можешь. Сектанты эти сами чуть не трехголовые от радиации, рожи коркой покрыты, на башке наросты. Но кормят хорошо. Крысы у них жирные, вкусные, даже мох в похлебку приспособили так, чтобы от него потом изжоги не было.

– Если компания была плохой даже для тебя, я не завидую руководству Ганзы. Ты и раньше умел приспосабливаться. Знал, где бесплатно поесть, с кем за так выпить, у кого занять денег, чтобы не возвращать. Ты паразит, Женя. Гнойный нарыв общества. И от тебя надо избавляться. Если ты не захочешь исправиться, я выставлю тебя из бункера к чертям собачьим! – устало, совсем без эмоций сказала Марина. – Но сначала ты расскажешь мне, как ты попал на красную линию и почему вдруг тебя потянуло руководить.

Хохол усмехнулся:

– Что, у нас поменялись роли? Теперь ты задаешь вопросы?

– Вопросы здесь всегда задаю я, потому что это мой бункер. И если мне так будет удобно, ты отправишься на корм «философам» на поверхность! – жестко отрезала Алексеева, глядя ему в глаза.

– Времени у нас полно, почему бы не рассказать! – протянул Женя, нисколько не смутившись. – У этих фанатиков-сектантов много связей с внешним метро, от них я узнавал последние новости. Как-то их главный, старейшиной его называли, показал мне написаный от руки листок с красной ветки, обещавший все блага мира сего тому, кто раньше фашистов доберется до секретных объектов – бункеров, складов, и совсем уж райское счастье тому, кто сможет попасть в Изумрудный город. Когда я собирался уходить, сектанты воспротивились, отказались отдать мне оружие и немного еды. Пришлось немного пострелять.

Марина судорожно вздохнула. Неужели она могла любить это чудовище?! Как несправедлив и жесток этот мир…

Между тем Хохол продолжал.

– На территорию Ганзы, даже спустя три года, путь мне был закрыт даже транзитом. А как выбираться из этой задницы, представлял себе плохо, карты с собой не было. Знал только, что можно на желтую ветку перейти, а там как-нибудь пробраться до оранжевой, потом до красной. Пошел на Люблинскую ветку, а там на Площади Ильича эпидемия, ходят все раздувшиеся – чума. Еле отстрелялся от них, чтобы не тронули, рожу тряпками замотал, пробился. Иммунитет крепкий. Но какую-то дрянь подхватил-таки. Свалился в туннеле, сколько пролежал – не помню, очухался, когда крыса пальцы на руке начала жрать, думала, сдох. А фигушки. Поперся в сторону третьяковской, по желтой ветке, а там на перегоне фонит так, что даже крыс нет. Зато зараза отстала, вся там осталась. Только я потом чуть легкие не выплюнул, и кашлял, и рвало. Меня бандиты Третьяковские подобрали, за своего признали. Поторчал у них недельку, очухался и свалил по-тихому, с Новокузнецкой до Театральной, а та уже красная. Перегон прямой, ровный. Длиннющий, зараза. Сквозняки там страшные, крыски всякие ползают, но патронов было жалко. Что на стене нашел, то и съел, а червяки на вкус как обычное мясо, только скользкие и землей отдают. – Алексеева передернулась от отвращения. – На красной ветке к самому Москвину попал на прием, он важный такой, прямо Ленин современный. Ну, он меня и заслал на Фрунзенскую, там до Изумрудного города рукой подать. На поверхность раза три поднимался, и по мосту на Воробьевых ползал, и все окрестности ваши изучил, но разведчиков ни ваших, ни Изумрудного города не видел ни разу.