Адвокат амазонки - Наталья Борохова

12 октября. Сегодня мы впервые повздорили с Вероникой. Отдав должное ужину (правда, ел в основном я), она скрестила на груди руки и уставилась на меня испытующе. «Знаешь, я тут прочитала одну статью, – сказала она. – Мне она показалась любопытной». – «Здорово! – обрадовался я. – Я рад, что ты опять читаешь». – «Погоди», – она остановила меня жестом руки. Она двинулась в спальню и принесла мне журнал, на одной из страниц которого чернел заголовок «Хорошая смерть». «Что это? – опешил я. – Что это за статья?» Вероника усмехнулась и обычным тоном сообщила мне, что речь в ней идет о докторе Кеворкяне, известном всему миру как Доктор Смерть. В 90-е годы он помог умереть ста тридцати своим пациентам, причем сделал это бесплатно и напоказ. «Ты разве не видишь, что это выход?» – спросила она, изучая меня долгим испытующим взглядом. «Выход для кого?» – спросил я. «Для меня. Не пытайся изобразить из себя дурачка, тебе это не идет». – «Ты решила умереть?» – «Я уже мертва наполовину», – огрызнулась она. «Ты обязательно умрешь, – пообещал я. – Но только не сейчас, а лет эдак... через сорок». – «Хватит врать! – рассердилась она. – Ты сам в это не веришь! Сколько мне осталось? Месяца три? Пять? Ну же! Не отводи взгляд. Я хочу умереть достойно. Неужели у меня нет на это права?» – «Ты говоришь об эвтаназии, – произнес я. – Это незаконно». – «Значит, законно – это заставлять меня мучиться, – констатировала она. – Посмотри, на кого я стала похожа? – Она сдернула парик, и моим глазам предстал абсолютно голый череп, с которого неделю назад она состригла последние островки волос. – У меня нет волос, груди. Меня выворачивает наизнанку, и при этом я еще умудряюсь набирать вес. Разве ты не видишь? Я уже не женщина». – «Все это неважно, – говорил я. – Мне ты нравишься такой, какая есть». Она подошла ко мне ближе и заглянула в глаза. «Ты же врач, – сказала она. – Ты должен знать какой-нибудь способ...» – «Я буду с тобой, сколько потребуется, – сказал я. – Но дай слово, что ты не задашь мне больше этого вопроса». Она бешено отскочила от меня. Мне довелось выслушать целый поток оскорблений в свой адрес. Она обвиняла меня в эгоизме, непрофессионализме. Потом она жаловалась мне, и жалобы у нее перемежались слезами. Потом она махала перед моим носом газетой и кричала, что ей жаль, что она не живет в Бельгии или Нидерландах, Швейцарии или в американском штате Орегон, где в разные годы были приняты законы, разрешающие эвтаназию. Она обвиняла меня в черствости и приводила в пример великого гуманиста, доктора Кеворкяна. «Этот твой герой по числу жертв в десятки раз обогнал своего тезку – Джека Потрошителя. Он – хладнокровный убийца», – сказал я ей, но это ее не убедило. «За свои услуги Джек не брал ни копейки, – твердила она. – Даже на препараты для летальных инъекций. Он дарил людям легкую смерть». – «Самый большой грешник – это человек, решивший немного побыть Богом», – сказал я, делая вид, что разговор закончен...

15 ноября. Мы провели хороший вечер, если, конечно, можно назвать его таким в череде наших серых и безрадостных будней. Я заказал ужин из ресторана, а Вероника зажгла свечи. Она почти ничего не ела, а я чувствовал себя чудовищем, поглощая заказанные мной блюда. Я ничего не мог с собой поделать. Аппетит, подстегнутый суточным дежурством, просто превращал меня в животное, которое насыщается на виду у своих сородичей, загнанных в клетку. «Ешь, ешь», – смеялась она, подкладывая мне все новые куски. Сама она пила только чай, прикусывая ванильным сухариком. Она казалась очень бледной и усталой, но вместе с тем красивой и даже элегантной в новом парике, который она надела в тот вечер специально для меня. К своему огорчению, я понимал, что необыкновенная белизна ее лица, если не сказать, прозрачность, вызвана злым недугом, пожирающим ее изнутри, а вовсе не косметическими масками. «Знаешь, я была у Стрельмана», – сказала она словно невзначай. «Ну и как поживает наш заведующий отделением?» – спросил я, словно не видел его два часа назад. «Он консультировал меня. То да се...» – ответила она уклончиво. Вероника явно мялась, не решаясь продолжить разговор. «Ну и что он тебе сказал?» – подтолкнул я ее, словно сам не был онкологом и не мог предположить, о чем речь шла на встрече со Стрельманом. «Ничего нового. Так, ерунда... Знаешь, он мне говорил про инсулин...» – «Вы вели речь про диабет? – поразился я. – Какое это имеет к тебе отношение?» – «Да, в общем-то, никакого. Стрельман рассказал, что один из его пациентов (он был диабетик) покончил с собой при помощи инсулина». – «Ну и что?» – напряженно спросил я. «А то, что он сказал мне, что это легкая смерть. Так ли это?» – «Хватит юлить! – рассердился я. – При чем тут пациент-диабетик и инсулин? Тебе что, доктор Стрельман давал советы, как уйти из жизни?» – «Нет, конечно, – пожала плечами она. – Просто зашел разговор...» Я с ужасом понял, что наша беседа о докторе Кеворкяне не забыта и все это время, пока я как дурак верил в то, что Вероника взялась за ум, она вынашивала планы самоубийства. «Так помогает инсулин или нет?» – приставала она. «Может, кому-то и помогает, но только не тебе!» – «Значит, ты мне ничего не расскажешь?» – разозлилась она, ставя руки в бока. «Значит, ничего не скажу. Да я сам ничего не знаю». – «Ты плохо учился в медицинской академии?» – «Взгляни в диплом. Я – круглый троечник». Она не унималась: «Не води меня за нос! Не сошелся на тебе свет клином. Если я захочу, то все равно сделаю то, что задумала. В конце концов, сейчас есть Интернет, там можно найти все, что угодно». Я попытался обнять ее: «Что ты выдумала, глупышка? Не нужно тебе ничего. Обещай, что ты перестанешь думать о глупостях». Она нехотя кивала, пребывая в каких-то своих мыслях, неведомых мне. Я обнимал ее, но она была далеко от меня, в мире, в который мне не было доступа. С того дня я стал бояться суточных дежурств...

17 ноября. Я вернулся домой с работы, чувствуя, как колотится мое сердце. Два лестничных пролета я преодолел одним махом. В квартире стояла жуткая, оглушающая тишина. Я не посмел крикнуть, просто прошел в спальню. Вероники там не было. Зато на постели лежала скомканная газета, на одной из страниц которой бьющий в глаза заголовок кричал: «Открытие года. Новый ресторан Ярослава Непомнящего принимает первых посетителей». К заметке прилагалось фото, на котором был запечатлен сам виновник торжества собственной персоной в окружении друзей. Я кинул газету и бросился искать Веронику. Она оказалась в ванной. Свернувшись калачиком на полу, она лежала неподвижно, глядя стеклянным взглядом в пространство. Меня пронзила страшная мысль. Я кинулся к ней, готовый к самому худшему, но, к счастью, с ней было все в порядке, если не считать того, что ее веки опухли от слез. Рядом валялся банный халат. Вероника была совершенно нагой. «Ты знаешь, я рассматривала себя в зеркало, – сказала она, жалко улыбаясь. – Мне кажется, я стала выглядеть лучше». Она вдруг рассмеялась низким страшным смехом. «Ника! – крикнул я. – Ника, что с тобой?» – «Там газета, – сказала она. – В спальне. Ты должен это видеть!» – «Я уже видел, – сказал я. – Там что-то про ресторан Непомнящего». – «Ты невнимательно читал, – махнула рукой она. – Какое значение имеет еще один ресторан? Чепуха! Там написано: «Ярослав Непомнящий со своей спутницей». Понимаешь?» – «Мне плевать на его спутницу!» – «А мне нет, – грустно сказала она. – Ведь до всего этого его спутницей была я». – «Ты что, до сих пор его любишь? Ты же говорила, что он тебе безразличен?» – «А это так и есть, – подтвердила она, смахивая слезу с ресницы. – Мне просто жаль себя. Меня выбросили на задворки жизни. Я чувствую себя падалью». – «Не говори так! Я с тобой, и я люблю тебя!» – «Милый мальчик, – ответила она печально. – Скоро...» – «Что скоро?» – «Скоро я перестану тебя мучить». – «Прекрати! Ты не имеешь права так говорить. Обещай, что ты забудешь про Непомнящего». – «Обещаю». – «Обещай, что мы будем вместе», – упрямо говорил я, принимая клятву. «Пока смерть не разлучит нас...» – прошептала она и обвила мою шею руками...»