Адвокат амазонки - Наталья Борохова

– Но вы все-таки приняли подарок?

– А что мне еще оставалось делать? Я живу бедно и трудно, перебиваюсь случайными заработками. Зачем мне отказываться от того, что само идет в руки? Вероника была в долгу передо мной.

По-видимому, всепрощение не было главной добродетелью девушки. Она твердо знала, что хочет. Ее цельная натура не признавала компромиссов, и свою биологическую мать она осуждала. Болезнь Вероники и смерть при невыясненных еще обстоятельствах дочь оставили равнодушной.

– После смерти Вероники осталась квартира с обстановкой, машина и дача, – медленно, с расстановкой произнесла Дубровская. Ей хотелось, чтобы девушка оценила масштабы наследства.

– Ну, и что с того? – спросила Алена.

– А то, что вы можете стать обладательницей всего этого состояния, если, конечно, не будете против этого возражать.

Девушка посмотрела с недоумением на адвоката. Быть может, она посчитала подобное заявление шуткой? Но лицо прокурора было серьезно и даже сердито. Судья в мантии смотрел на нее испытующе, а в глазах присяжных застыло ожидание сенсации, как бывает, когда кто-нибудь на глазах у всех пытается выиграть миллион.

– Как это? – спросила она. – Это может стать моим? По закону?

– Скажем так, при выполнении некоторых условий, причем главным из которых будет волеизъявление вон того человека. – Дубровская показала на тонированное стекло, за которым томился Виталий.

– Но там же подсудимый! – с упреком произнесла девица и осуждающе посмотрела на адвоката. – Как я понимаю, вы меня разыграли?

– Здесь суд, и тут не принято кого-то разыгрывать, – сказала Елизавета, многозначительно переводя взгляд на судейский стол и триколор на стене. – Ваше материальное благополучие действительно во многом зависит от подсудимого. Но он нуждается в том, чтобы ему поверили, и ради этого готов пойти на все. Он считает, что именно вы должны владеть и пользоваться имуществом вашей покойной матери.

Девушка сглотнула.

– Ну, так выскажете нам свое мнение? – подтолкнула ее к ответу адвокат. – Готовы вы принять имущество Вероники или сама мысль о вашей покойной матери кажется вам сейчас оскорбительной? Озвучьте нам ваше решение. Если вы откажетесь, мы вас поймем.

Алена медлила с ответом. Уже представляя, с кем имеет дело, Дубровская не сомневалась, что девушку терзают сейчас сомнения отнюдь не в плане морали. Она привыкла держать лицо и не собиралась оглашать стены суда поросячьим визгом.

– Я думаю принять это предложение, – сказала она, словно делая всем им одолжение. – Должна ли я подписать какие-нибудь бумаги?

– Пока нет. Нам важно ваше принципиальное согласие, – сказала адвокат. – Подсудимый, встаньте. Не изменили ли вы свое решение? Готовы ли вы совершить все необходимые юридические действия, от вас зависящие, чтобы передать имущество вашей бывшей жены в собственность ее дочери?

– Готов, – коротко кивнул он. – Обещаю это перед высоким судом и не изменю свое решение, чего бы это мне ни стоило.

– Ох, слова! Слова! – пробормотал себе под нос прокурор, приковывая к себе внимание свидетельницы.

– Ну а как же бумаги? – повторила она. – Мне нужны гарантии.

– Я все вам растолкую, – пообещала Дубровская, вручая ей свою визитку. – Но ваш допрос окончен. Благодарю за то, что вы смогли прийти.

Девушка пошла к выходу, едва сохраняя невозмутимость. Ее вызвали в суд, наобещали золотые горы, но не дали никаких гарантий. Она оглянулась и пристально посмотрела на подсудимого. Тот поймал ее взгляд...

* * *

В ночь перед произнесением заключительных речей Лизе не спалось. Она лежала, разметавшись на прохладных простынях в спальне, и никак не могла найти положение, в котором ей будет удобно. В окно глядела полная луна, и ее светящийся плоский блин завораживал, не давал уснуть. Рядом тихонько похрапывал муж, и его приоткрытый рот и голубая пижама в полоску казались ей сейчас ужасно глупыми. Перед сном он читал книгу, она, как всегда, просматривала свои бумаги. Все было как у старой почтенной семейной пары. Не хватало разве что клубка шерсти со спицами и двух футляров для очков. А может, стаканчика со вставной челюстью? Если так обыденна жизнь в тридцать лет, то какова, интересно, она будет в пятьдесят?

Иногда ей казалось, что она несправедлива к мужу, но обида быстро заглушала раскаяние. Он относился прохладно ко всем ее попыткам как-то растормошить их отношения. Быть может, он считал, что все это не стоит выеденного яйца и все так живут? Но Лизе не хотелось быть как все. Она рассчитывала на то, что ее семья будет уникальной.

Быть может, обида воспринималась ею так остро еще потому, что рядом был пример других отношений, чистых и бескорыстных. Виталий не любил примитивных формул, поэтому его отношения с Вероникой не укладывались в общепринятые рамки. Он бросил вызов обывателям, стремясь показать, что можно любить человека при любых обстоятельствах, но его не поняли, а теперь еще и судили. Люди всегда отрицают то, что не могут понять.

Дубровская чувствовала, что процесс по делу Бойко измотал ее. Она ощущала постоянную усталость и потеряла аппетит. С утра, еле отрывая голову от подушки, она понимала, что весь день проведет в суде, и эта мысль уже не вызывала у нее азарта. Свои недомогания она связывала с переутомлением и обещала себе взять отпуск сразу после того, как процесс закончится. Поедет ли она на море или же будет день-деньской валяться в гамаке на даче, она еще не решила. Вот только Лиза сильно сомневалась, составит ли Андрей ей хорошую компанию в дни каникул. Ведь ей не терпелось отдохнуть и от него тоже.

В общем, так, ворочаясь с боку на бок и вздыхая, она провела в постели не менее двух часов, пока сон наконец не сморил ее. Однако видения были беспорядочными, суетливыми, такими же, как ее беспокойные мысли. Впрочем, одна картинка запечатлелась в ее сознании отчетливо. Ей снился мужчина, облик которого она вначале не могла разобрать, поскольку он находился с ней в одной комнате, освещенной лишь бледным светом луны. Она видела его сильное стройное тело, чувствовала на своей коже прикосновения его рук, изнемогала от желания, когда его губы прокладывали дорожку от ее шеи до вздымающейся от напряжения груди. Ей хотелось рассмотреть его лучше, но неверный лунный свет играл с ней в странные игры, подсвечивая лишь очертания тела, а лицо оставляя в тени.

Впрочем, это было неважно, поскольку, кроме близости с ним, для нее не существовало ничего во всем мире. Она сплеталась с ним в объятиях, отдавая себя с такой страстью, что мир мерк в глазах. Это было великолепно, и казалось, ощущение бесконечного, неземного счастья не покинет ее никогда. Но первые лучи восходящего солнца проникли в комнату, разгоняя ночные тени по углам. Видение разбилось вдребезги, не выдержав соприкосновения с реальностью. Последнее, что Елизавета увидела перед пробуждением, было лицо мужчины, склонившегося над ней. Им оказался Виталий...

В то утро в суде Елизавета чувствовала себя не совсем уютно. И дело было вовсе не в обычном волнении, которое она испытывала всякий раз, когда ей приходилось выступать публично. Она ощущала себя примерно так же, как в тот день, когда прибежала в суд в юбке, надетой задом наперед. И не было разницы, что в тот раз она занималась любовью наяву, а сегодня ночью только лишь во сне. Чувство неловкости было куда более острым, ведь ее ночным неутомимым любовником был клиент – человек, доверивший ей свою жизнь. Ей следовало отчаянно искать аргументы для своей защитительной речи, а не воображать себя нагой, сгорающей от страсти в его объятиях.