Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов

— И прекрасно, — заключил Куропёлкин.

Сам же подумал, что Башмак успели изучить не только карантинные службы, но и исследователи более утончённые и более государственные. Возможно, ими изловлены и плавучее средство «Нинон», и галоша-сандалия на левую ногу из синей грелки, и даже три крысы, две большие и одна мелкая (этих-то уже наверняка посадили к детектору лжи и расспрашивают), а как же, надо же выяснить, с какой целью атомная субмарина «Волокушка» доставила к берегу Флориды пловца-призрака.

«Вспухаешь ты, Евгений Макарович! — отругал себя Куропёлкин. — Ноги у тебя уже от слона! Вот-вот и хобот отрастёт!»

— Сейчас я отведу вас в ваше бунгало, — почтительно, будто японский служка, сказал Толстый Нос, — там, посчитаем, вам будут оказаны услуги салонов красоты, просьба при объяснимых ваших проблемах не напоминать стилисткам или массажисткам о делах амурных, вы обязаны проявить себя аскетом, это уже мой совет вам на ушко, если всё пойдёт хорошо, необходимое позже восполнится, потерпите…

— Потерплю, — вздохнул Куропёлкин.

— Нинон? — спросил вдруг Толстый Нос.

— Какая Нинон? Какая ещё Нинон! — теперь уже почти вскричал Куропёлкин. Готов был выругаться, заменив доступными ему словами банальное: «Чур меня!». Но лишь перекрестился.

— Успокойтесь, — сказал Толстый Нос. — И учтите, без особого решения из этой страны вас не выпустят. Вообще никуда не выпустят. Привыкайте к этой мысли.

К удивлению Куропёлкина и вопреки аттестациям Толстого Носа, все московские гастарбайтеры на вилле оказались чернокожими.

На первый взгляд.

А потом Куропёлкин разглядел: есть среди них и просто смуглые — креолы, мулаты. А уж среди массажисток и парикмахерш — истинные шоколадки, негритянки и те же креолки и мулатки. А одна из них — и девушка из Гонолулу.

Но Куропёлкину было рекомендовано, на ушко, проявлять себя аскетом.

Однако его организм и без всяких рекомендаций пожелал нынче быть аскетом.

Упадок сил и полное ко всему безразличие.

И явно причиной этому безразличию не могли быть начавшиеся после прибытия Куропёлкина на тихую виллу беспрерывные ливни и чуть ли не ураганные порывы ветра. Какой уж тут параллельный мир!

В бунгало же Куропёлкина было сухо и комфортно, кормили сытно, и можно было толочь время, почитывая газеты и позёвывая, наблюдать за мельканиями суеты жизни на телеэкранах, чего Куропёлкин давно не делал. Не задерживал, правда, пультом бейсбол. Скучно… И никаких забот не испытывал.

Его отмыли, выбрили, а главное — постригли, приодели, одарили даже чёрной бабочкой и шляпой, что дало Толстому Носу повод произнести: «Ну прямо Кларк Гейбл! Только у того уши были побольше и плечи поуже! Или — Гарри Купер! Или — Синатра!»

Комплимент ли это или чёрный юмор Толстого Носа, рассудить Куропёлкин не мог. О Гейбле и Синатре он имел кое-какое представление. Но вряд ли он мог походить на них.

А Толстый Нос в тот день покинул виллу.

Газеты и еду с напитками приносил Куропёлкину мулат Самуэль. Похоже, к людям славянской внешности он относился чуть ли не с ужасом. Но, впрочем, и с уважением. Русский знал, однако не проявлял знания.

Оказалось, что на юге Штатов издавалось много русских газет. То есть газет на языке, доступном для понимания занесённого сюда Куропёлкина. Работали (выяснилось при нажимании на кнопки пультов) и телепрограммы на русском языке с интересными сюжетами и для свежих поселенцев, прибывших из Москвы или Могилёва-Подольского. Или даже Усть-Катава Челябинской губернии.

И Куропёлкин, читателем и зрителем, узнал кое-что для него любопытное.

Несколько раз предъявляли публике словесный портрет таинственного пловца-ныряльщика, при мерцании бермудских огней вблизи него, прозванного уже пловучим голландцем, поясной портрет, составленный на основе впечатлений разной важности зачарованнных свидетелей. И ведь простоватым своим ликом был похож на показанной картинке странный пловец-ныряльщик именно на него, Куропёлкина. Единственно, что возмутило Куропёлкина, пририсованные к нему заросли чёрной шерсти на груди, плечах и руках. Да если бы он, Куропёлкин, обладал таким обилием шерсти на теле, стал бы сдавать его в аренду подсобным рабочим сообразительный коммерсант Верчунов?

Не стал бы!

И надо же — какое совпадение! Дня через два в газете «Истинная Пальмира», издававшейся где-то рядом, во Флориде же, в городе Санкт-Питерсбурге (обнаглели местные придурки, почему уж не обозвали свою провинцию Санкт-Ленинградом?), на четвёртой странице Куропёлкин увидел фотографию Верчунова, хозяина сердечно-памятного (теперь!) ему, артисту, ночного клуба «Прапорщики в грибных местах». Верчунов именовался в газете известным в Восточной Европе музыкальным продюсером, но артистическая якобы его деятельность служила ему лишь крепдешиновым прикрытием. В Майами он был разоблачён как деятель русской мафии. Пока ещё неизвестно какого уровня. При обыске Верчунова в его вещах была обнаружена впечатяющая сумма колумбийских, мексиканских и доминиканских песо, оказавшихся фальшивыми. Из показаний Верчунова следует, что прежде во Флориду проник его опытный сообщник. Личность его пока не установлена. Но кое-какие зацепки имеются… Из косвенных же сведений выходит, что Верчунов и его люди (или же его хозяева) занимались продажами больших партий оружия, что может привести к пожизненным приговорам преступникам…

Куропёлкину бы взвыть или напиться до одури. Но он этого не сделал.

Вспомнились слова Толстого Носа: «Из этой страны вас не выпустят. Вообще никуда не выпустят. Привыкайте к этой мысли…»

К ним были добавлены и другие слова, обращенные как бы и не к Куропёлкину. В них Толстый Нос делился мыслями со стенами, в каких они с человеком, знавшим о Земле как о чемодане, были на время помещены судьбой. Или необходимостью приключений. Толстый Нос сожалел вслух о бездумстве простака, способного затеять вдруг побег из убежища, ему предоставленного. Оказывается, в этой части Флориды было много рек, их проток, озёр и болот. Они были набиты, как кильки в банке, злыми и полуголодными, из-за изобилия сородичей, аллигаторами. Миновать их без профессиональных проводников не было никакой возможности. Естественно, от глупых смельчаков не оставалось и скелетов.

Проживали здесь в озёрах и существа безобидные. Даже добрые. И потому редкие. Ламантины. От них якобы и пошли водяные дамы, относимые простофилями к разновидностям русалок. Ламантины — ласковые, будто замшевые, истинно женщины, хотя обязательны среди них были и самцы, но в своих играх-удовольствиях они способны были партнёра придавить, а в случаях страсти — его до потери сущности закусать.

Ещё и аллигаторы! Еще и ласковые ламантины!

Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты! То есть не лазал бы ты через забор, задумав сбежать неизвестно куда! И неизвестно от кого! Тебя с удовольствием встретят аллигаторы и дружелюбные ламантины…