Надежда после жизни - Рина Кумихо

— Плевать я на вас на всех хотела. Мне важно лишь одно: отомстить за смерть отца! Что произошло? — сухим и бесцветным голосом произношу я.

Прайм не колеблется, он быстро отвечает мне:

— Стреляли во всех без разбору. Мы отрубили свет в той тюрьме, где содержались все пленники гетто. Сперва мы нашли камеру Графа, но он сказал, что не уйдет без того паренька. Как тогда, когда он не ушел без меня из той вонючей лекарствами лаборатории. Поверь, Надежда, — признается мне и всем остальным Прайм в своем самом сокровенном. — я бы спас твоего отца и без твоей просьбы.

— Причина? Какова твоя причина?! — мне важно это знать. Я все еще зла. Злость топит меня напополам с болью от потери. Мои ноги едва держат меня.

— Нас выращивали как свиней. Кто-то проходил селекцию, кто-то нет. Но было несколько этапов. И кто был помладше, содержался как крыса в стеклянной камере, откуда было можно только смотреть на мир, но никак не сбежать в него.

Когда хладные восстали и вырвались из-под оков жалких людишек, что думали, что они правят миром, Граф был одним из тех, кто не забыл и про младший состав хладных.

Он, рискуя всем: жизнью, своими людьми и шансом на свободу, прорвался в наш отсек, чтобы разнести эти камеры к чертям собачьим! — с жаром произносит Прайм. Пара хладных из толпы кивает ему в знак согласия. Значит, они тоже были там. — Я обязан ему всем.

— И что было потом? Когда вы нашли Линя?

— Мы спешили уйти. Пара моих ребят пала как подкошенная и я не мог понять причины. Я отвлекся на них, когда было нельзя отвлекаться. Кто-то нацелился на Линя… Граф вновь был начеку, хотя над ним изрядно расстарались люди Ксандера. Он всегда был в форме, даже если кровь заливала его лицо. Он закрыл его спину. Я не успел… прости, — склоняет Прайм голову вниз.

— Ксандер… он все еще жив?!

— Да. Но, поверь мне, это ненадолго!

— Верно. Я сама лично убью его. И в этот раз раздумывать я не стану.

— О чем ты? — идет за мной Прайм. Я и не замечаю того, что я уже быстрым шагом подхожу к «вертушке», где лежит мой отец.

— Вуд, позаботься о Лине! — тот согласно кивает.

— Что ты задумала, Надежда?! — преграждает мне путь Прайм, мешая сделать шаг.

— Я несколько иначе воспринимаю скачки адреналина в своем теле. И это не понравится Ксандеру, когда мы встретимся. Зря он позволил мне обучаться и совершенствовать свои навыки. Я покажу, что мой отец учил меня не напрасно! Я иду к нему!

— Одна?!

— Нет, тебя подожду, пока ты свою ранку на шее залечишь! — прищуриваю я глаза, глядя на злющего Прайма.

— Это глупость!

— Я тебя не хочу слышать. Сейчас, я лишь хочу достойно проводить отца. Поможешь с этим?

Прайм вздыхает и кивает. Он отдает приказ и тело отца аккуратно выносят из машины. Мое сердце обливается слезами, смывая кровь на нем. Но я не стану их лить понапрасну! Пока я не поквитаюсь за его смерть и смерть моей мамы с нашим врагом, я не позволю себе раскиснуть.

Мне противны все люди!

И Роб!

И Ксандер!

Я уничтожу вас!

Прощание короткое. Речи скупые. Но все знают, что Граф многое сделал для того, что его народ считали равным тем, кто сидит за высокой стеной и прячутся в центре гетто.

Его тело накрыто белоснежной простыней. Я так и не решаюсь подойти и посмотреть на его избитое лицо. Для меня он всегда будет тем отцом, которого я запомнила.

Как много я не успела сказать ему.

И самое обидное и горькое для меня в этот момент то, что я не помню: сказала ли я ему в нашу последнюю встречу о том как сильно я его люблю и как он мне дорог?! Что-то мне подсказывает, что ответ будет отрицательным.

Он спас одного из тех, кто всю жизнь охотился на него.

Он спас человека ценою своей собственной жизни!

И мне кажется, что он человечнее многих, кто живет на этом свете.

Когда все заканчивается, я решаю заглянуть к Вуду, чтобы попрощаться с ним и Линем, что лежит без сознания в больничном крыле.

— Можно? — стучусь я негромко в дверь. Вуд отвечает сразу:

— Да, входи, Надежда.

— Как он?

Линь лишь дышит. Если бы я не видела как вздымается его грудная клетка, то я бы подумала, что он мертв.

— Выживет. Правда, придется немного повозится. Но я думаю, что он вскоре поправится.

— Спасибо.

— Не за что. Ты пришла попрощаться?

Неужели, все хладные любят бить прямо в цель?! Никто из них не ходит долго вокруг да около.

— Да. Я ухожу.

— Прайм тебе этого не позволит.

— Тогда, я либо разнесу здесь все и все равно уйду, либо умру. Но здесь я не останусь!

— Ты все слышал сам, — кричит Вуд куда-то вдаль зала, где стоят больничные койки.

Из-за стеллажа с лекарствами, что надежно спрятаны от солнечных лучей, выходит Прайм:

— Слышал. А как же наш уговор, Надежда?

— Ты облажался на первом же пункте! Что уж говорить о других! Я тебе больше не верю.

— Я же тебе объяснил, что произошло!

— Но это не отменяет тот факт, что я простила тебя. Да, я поняла. Да, я знаю, что твоей вины тут с горошину. Но она есть! И поверь, вы все сейчас для меня под одной гребенкой! И если я останусь, — перевожу я дыхание. Прайм и Вуд не перебивают меня и дают высказаться до конца. — то задушу тебя в твоем чертовом сне! Уж, поверь мне! Лучше залечи свою шею и больше не подходи ко мне!

— Ты предпочитаешь остаться одной? — хмыкает и приподнимает правую бровь вверх Прайм. Он вновь возвращает свое нахальство на место.

— Да, если выбор стоит между одиночеством и тобой!

— Мешать не буду. Но и не зови на помощь, когда она тебе понадобится!

— Лучше сдохнуть!

— Ребята, может вы успокоитесь, а то у меня здесь все же острые предметы и яды есть, — вклинивается в наше противостояние Вуд.

— И где у тебя лежат яды? — кривлю я уголок рта в улыбке, что больше похожа на звериный оскал.

— Уходи. Ни я, ни мои люди тебе не станут в этом мешать. Только, ты и недели не протянешь в одиночку в гетто или где-нибудь в лесу, в пустыне. Кстати, куда ты собираешься?

— Выкуси! — показываю я ему фигу. — Я тебе этого не скажу.

— Смышленая девочка, — слышу я усмешку за собой, когда дверь еще неплотно затворена.

Я лишь хватаю рюкзак и плащ в своей комнате.

Больше здесь ничего нет, что бы было моим или было бы мне дорого.

У меня нет больше близких мне людей.

Все уничтожил лишь один человек!