Опасный возраст - Соня Фрейм

— Хоть платят проценты за выставку? — пробурчал Ян.

— Благотворительная же, — постучала по листку Кэнон, и они с Никоном ушли, о чем-то шушукаясь.

Ян разглядывал объявление еще пару минут с хитрым прищуром прожженного халявщика, но, видимо, скалькулировал, что профита ему тут не будет, и укатил. Остался только я.

Все эти «Я и концепции-пустышки» мало вдохновляли. Хотя и рамок никаких не было.

Оглянувшись, я исподтишка сделал снимок объявления. Почему-то уши горели: чувствовал себя чуть ли не нарушителем закона. Было бы необъяснимо стыдно, особенно если бы кто-то ко мне подлетел и спросил: «Ого, Серенький, так ты теперь тоже творческий? Идеальное алиби всех непонятых и асоциальных!».

Внутри шла перепалка с несуществующими оппонентами.

«Да и что мне выставлять? Я только недавно рисовать начал», — уныло сказал себе я, уходя.

Но решил подумать.

От Элены я не смог это утаить. Вообще выкладывал ей все без разбора — надеюсь, она не чувствовала себя моим психическим мусорным ведром. Так было и с выставкой. Я сказал об этом совсем мимоходом, чтобы не показать, что ужасно хочу попробовать, но боюсь. То, что произошло после, меня почти шокировало.

Она резко взяла меня за плечи и заглянула в глаза так глубоко, что я буквально почувствовал внутри себя ее присутствие:

— Сергей, это твой шанс.

Это было сказано абсолютно спокойным голосом (вообще не слышал, чтобы она когда-либо кричала), но оказалось внушительнее любого ора.

Ее руки плавно соскользнули с моих плеч, и я снова почувствовал, что могу дышать.

— Э-э-э… да, я подумаю, — пробормотал я.

Взгляд Элены заполыхал, она буквально жгла меня им, как кусок древесины.

— Ты должен, — повторила она.

Я должен.

— Это… очень непросто, — начал я. — Я вообще не знаю, что презентовать. Сделаю «Я и люди», как только схлопочу очередной фингал. Говорят, синяки сейчас концептуальны.

— Ты можешь рисовать. В твоих рисунках столько силы и энергии, что это компенсирует небольшие технические проблемы. У тебя есть видение. К тому же в искусстве нет канонов. Создай для них что-нибудь.

— А что? — квело спросил я.

— Подумай. Возьми белый лист и прислушайся к себе. Под такие абстрактные тематические направления можно подогнать любой замысел.

— А если отбреют?

Она строго смотрела на меня с противоположного конца кухни, и я вдруг понял, что она не парит в своих заоблачных сферах двадцать четыре часа в сутки.

— Послушай, любой успех — это труд и желание доказать каждому, что ты стоишь того, чего требуешь. Когда-то я ходила из галереи в галерею, предлагая свои картины, и получила более двадцати отказов, пока наконец одна, маленькая и захолустная, не согласилась их выставить. А еще я проигрывала все конкурсы, потому что мои рисунки никто не понимал. Критики говорили, что мои картины уродливы. Но я пыталась, потому что знала, что не смогу приносить большую пользу, нежели своим творчеством. Я только это и умею. Теперь о моих работах говорят только в двух ключах: «восхитительно» или «отвратительно». То же нужно научиться делать тебе: доказывать другим, что ты стоишь признания.

Я слушал ее как загипнотизированный. Какая же Элена сильная… Но слово «нет» для меня было как удар по морде — в любой сфере жизни.

— У меня нет уверенности, что это мое предназначение.

— Дело не в фатализме, — раздраженно отмахнулась она, — просто ты всегда должен пробовать больше. — И, пожав плечами, добавила уже более буднично: — В конце концов, не облысеешь. Не пробуют только идиоты. Они и есть истинные неудачники, а не те, кто провалился. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю.

— И еще… никогда не делай что-то ради одной только славы и денег. Хочешь объездить весь мир и увидеть Гренландию? Так делай это ради своих путешествий. Потому что это мечта, и она стоит всего на этом свете.

— Да, все должно быть ради мечты. — Тут я был согласен с ней полностью.

— Вот и хорошо. — На ее губы снова, как морская пена, набежала туманная усмешка. — А теперь пошли рисовать.

Про Алену и ее сексуальную жизнь все забыли, хотя ее репутация была сильно подмочена. Я слышал, как некоторые парни отпускали ей вслед сальные шуточки, но это были уже ее проблемы.

Работа над моим зданием сошла на нет, так как времени почти не было. Колющее ощущение в пальцах, из-за которого я не мог спокойно спать и есть, рисуя как маньяк, вдруг прошло. Но я знал, что это временно. Обычно я быстро увлекался и так же быстро охладевал. Однако здесь я просто взял паузу. Надо было дать чему-то внутри меня принять нужную форму и взяться снова.

Попутно я думал о том, что же мне такого создать для этой выставки, чтобы они все на уши встали. Похвала Элены здорово питала мое эго, но я все еще не мог соединить в голове, что я, среднестатистический тип, собираюсь амбициозно заявить о статусе творческой личности. Если рассудить здраво, победа на выставке не дала бы мне никакой выгоды. Но это казалось мне важным, словно я стал бы принадлежать чему-то большему, чем я.

Мама окончательно села на уши с моим будущим, и из-за нее я записался на курсы подготовки к выпускным экзаменам, потому что математика катилась в тартарары. В итоге у меня не оставалось времени ни на что. Я вскакивал в семь утра, отсиживал школу, делал уроки, бежал на курсы и рисовал в свободное время, а потом падал трупом в постель. И даже Элена стала мне сниться реже.

Дэн только крутил пальцем у виска.

— Да ты теперь деловой человек, — со смешком говорил он.

— Кто бы говорил? Сам ходишь в три спортивные секты…

— Секции.

— Без разницы.

— Спорт для меня — как для тебя музыка. Я не могу не двигаться.

Мы сидели в пятницу вечером в фуд-корте торгового центра. Вокруг толпились полшколы и куча орущих детей. Мы же были сонные и усталые. Над нами висели картонные гирлянды из оленей, Дедов Морозов и Санта-Клаусов. Я уже их почти не различал.

— Что думаешь про универ?

— В задницу.

— Почему?

Дэн смотрел в сторону, словно что-то разглядывая на мерцающем меню над одной из фастфуд-стоек, но я почувствовал, что тема ему неприятна. Да и вообще слишком долго он разглядывал это меню, столько наименований там не было.

— Диплом о высшем — это дорогая туалетная бумага.

Такие желчные высказывания были для него редкостью. Я невольно насторожился.

— Но без нее никак. Все вокруг — туалетная бумага. Просто отмотай себе рулон потолще.