Смертельная верность - Татьяна Ефремова

— А вы его не слишком «очеловечиваете»? Говорят, что нельзя относиться к собакам, как к людям.

— А к кому же тогда так относиться? Люди часто не достойны хорошего к себе отношения. А собаки гораздо лучше людей. Честное слово. А вы любите собак?

— Люблю, — кивнула я, твердо уверенная в ответе.

Еще месяц назад я бы, пожалуй, посомневалась, прежде чем отвечать на этот вопрос. А теперь точно знала — люблю. И с Колей согласна. Собаки гораздо больше людей заслуживают хорошего к себе отношения.

— А у меня подруга щенка завела. Немецкую овчарку, — похвасталась я зачем-то.

— Правильно. Собака в доме — это очень хорошо. А у вас есть собака?

Я помотала головой и впервые в жизни по-настоящему огорчилась, что у меня нет собаки. Зря я тогда не согласилась с Ларкой.

— Коля, а где вы были? — вспомнила я вдруг. — Вас уже чуть в розыск не объявили.

— Мы на соревнования ездили в Зеленогорск. Я же не знал, что уезжать нельзя. А там как раз «Русский ринг». Вот мы и рванули с Райсом.

— Значит, он уже к вам привык? Раз в соревнованиях согласился участвовать.

— Он еще не совсем привык, — замялся Коля. — Это же все не сразу. Собака — не механизм, который просто на другой режим переключил, и все. Собака живая, она все помнит и чувствует. Мы с ним договорились пока вместе пожить. Совсем хозяином он меня пока не признал, но пожить вместе согласился.

— А соревнования-то как же? — не унималась я. — Как вы его уговорили?

— А чего его уговаривать? Он ведь настоящий спортсмен. Борец по натуре. Для него очень важно быть первым.

— И как выступили? Первое место ваше?

— Второе, — радостно сообщил Коля и полез в рюкзачок, который пристроил на соседнем стуле. — Вот, смотрите!

Он извлек на свет божий и бережно протянул мне диплом, отпечатанный на плотном листе бумаги. Потом достал из кармана медаль, размером в пол-ладони, на красной ленточке.

Он с такой гордостью болтал этой медалью, словно сам заработал ее ценой невероятных усилий.

Лучики вечернего солнца плясали на медальных боках.

— Второе место для нас очень хорошо. Мы же не тренировались совсем. Да еще и в гостях были. А у них, в Зеленогорске, свой чемпион есть. Мы, можно сказать, на чужом поле играли. Так что, второе место — это очень хороший результат. Райс — гениальная собака.

Гениальная собака Райс, словно застеснявшись, прикрыл морду лапой и посматривал из-под нее хитрым глазом.

— А вас тут потеряли совсем. Вы почему не сказали никому про соревнования?

— Да понимаете, не хотелось говорить заранее. Вдруг бы выступили плохо. Райс ведь не в форме сейчас. Зачем давать лишний повод позлорадствовать?

— Думаете, стали бы злорадствовать?

— Конечно! Завистники всегда найдутся. Поэтому мы и не стали никому говорить. Я же не знал, что нельзя уезжать.

В дверь снова заглянул Толик и позвал Колю с собой.

Мы попрощались очень тепло, как старые знакомые. Я даже погладила Райса по голове, чего никогда не сделала бы раньше. Я ведь даже Гектора гладить опасалась. А тут вдруг осмелела неожиданно для себя самой.

Помаявшись еще немного в одиночестве, я решила больше не ждать. Черт с ними, не хотят ничего рассказывать, и не надо. Обойдусь.

Я прикрыла за собой дверь поплотнее, хотя красть в кабинете было нечего. Если только кто-то позарится на «Уголовно-процессуальный кодекс», в чем я лично сильно сомневаюсь.

Димыч курил на лестнице. Увидев меня, он ничуть не удивился.

— Ну что, позвонили москвичам?

— Нет. Не сдал он Ольгу. На себя все берет. Мол, давние счеты с покойным были и глубокая личная неприязнь.

— И что теперь?

— Ну а что теперь? — Димыч выпускал дым кольцами и смотрел задумчиво. — Теперь она в Америку, а он на зону. Рыцарь хренов. Жестокая это штука — любовь.

Теплый осенний вечер опустился на город. Даже странно, в конце октября, и так тепло. Словно осень решила остаться в нашей памяти только приятными воспоминаниями.

Луч заходящего солнца скользнул по щеке уютным, домашним поцелуем.

Я спустилась с крыльца, обогнула припаркованный УАЗик и пошла, не огладываясь.

Буду просто идти, просто смотреть по сторонам. И не буду ни думать, ни вспоминать ни о чем.

Иначе жизнь кажется невыносимой тоскливой глупостью.

Елка, занесенная с балкона, пахла, казалось, на весь дом. Даже в подъезде ощущался смолистый аромат.

А может, это потому, что в каждой квартире сегодня были елки?

Я поправила гирлянду, отошла подальше и полюбовалась на дело рук своих. Вроде ровно. Можно подпускать ребенка.

Он уже ерзал от нетерпения на диване, рвался скорее наряжать елку.

— Только очень аккуратно, — напомнила я в десятый, наверно, раз. — Крупные игрушки вешай поближе к стволу, а те, что поменьше, на кончики веток.

Сын согласно закивал и потащил коробку с игрушками поближе к елке.

Я ушла из комнаты, чтобы не мешать процессу. Все-таки, ребенок сегодня первый раз самостоятельно занимается созданием праздничного настроения. Мои ежесекундные советы будут лишними.

Звонок в дверь раздался как раз в тот момент, когда я держала в руках только что вытащенный из духовки противень с пирогом и мучительно размышляла, куда бы его поставить без ущерба для поверхности. Вот всегда я так, сначала действую, а потом размышляю. Потому и в ситуации разные попадаю почище Ларки.

Кое-как пристроив пирог, я побежала открывать.

За дверью стоял Димыч. В одной руке букет, в другой — скомканные газеты. Видимо, букет он развернул прямо перед дверью и тоже не продумал заранее, куда денет упаковку.

Радует, что не я одна такая легкомысленная.

Я машинально пересчитала розы в букете. Девять штук. Ничего себе! Это по какому же, интересно, поводу?

— Поговорить надо, — заявил Димыч, входя в прихожую.

— Может, пройдешь все-таки?

— Потом, — он подмигнул выглянувшему из комнаты отпрыску. — Сначала разговор, а потом уже все остальное.

— Ну давай.

Я прислонилась к стене и изобразила на лице внимание.

Димыч протянул мне букет и объявил:

— Я решил собаку завести. Овчарку. Рыбкин Райса своего повязал недавно. Обещал мне алиментного щенка. Щанок хороший должен получиться. Все-таки, Райс — уникальный носитель породы. И мать там очень достойная. А с Рыбкиным я договорился. Дело верное.

— Я здесь при чем?