SPQR IV. Храм муз - Джон Мэддокс Робертс

– Если я когда-нибудь составлю такое завещание, то до конца жизни не смогу спокойно заснуть и буду доживать в вечном страхе. Не беспокойся, я вернусь целым и невредимым.

Вообще-то я уже давно составил это самое завещание и даже зарегистрировал его в храме Весты, предусмотрев в нем вольную всем своим рабам и завещав им кое-какие деньги. Только вот никогда не следует демонстрировать прислуге, что вы хоть немного смягчились характером.

Спрятав оружие под одеждой, я накинул сверху длинный плащ жителя пустыни. Я поборол искушение затемнить себе кожу. Подобные ухищрения редко срабатывают, ими мало кого можно обмануть, скорее, наоборот, с ними мое инкогнито легче будет раскрыть. Говоря по правде, люди со светлой кожей не так уж редко встречаются на Востоке, особенно если вспомнить греческих и прочих наемников, что раздвигали границы Персидской империи, или неукротимые армии Александра и такие же многонациональные армии диадохов, в которых в последние двести лет сражались, например, даже галлы из Галатии. Мое лицо с его типично римскими чертами вряд ли привлечет чье-то внимание, пока я буду хранить молчание. К тому же, на греческом я переговорю даже тех, кто родился на этой земле.

– Ну, тогда желаю удачи, – сказал Гермес.

– К вину не прикасайся, – предупредил я его напоследок.

Выйдя на улицу, я сделал над собой усилие, чтобы хоть немного изменить гордую походку истинного римлянина. Это было не особенно трудно, так как люди пустыни тоже держатся очень прямо, но двигаются они гораздо медленнее. Мы-то привыкли к бодрому и быстрому солдатскому шагу легионера, тогда как они выбирают темп ходьбы, более удобный при жаре. Конечно, оставалась опасность встречи с настоящими жителями пустыни, которым вдруг захотелось бы заговорить со мною, но и такая вероятность оставалась не слишком большой. В этих засушливых районах мира говорят на многих разных языках, и я всегда могу притвориться, что владею каким-нибудь другим диалектом. В любом случае, люди пустыни обычно весьма надменны и кичливы, они редко снисходят до того, чтобы приветствовать кого-то из другого племени.

Я шел медленно и осторожно, словно торговец, уже распродавший все товары и теперь решивший немного поглазеть на городские достопримечательности, прежде чем снова оседлать верблюда и двинуться с караваном домой. В таком городе, как Александрия, подобные субъекты практически незаметны, а именно этого я и добивался.

Сейчас на городских улицах по большей части было спокойно, разве что, может быть, немного неуютно. Из всех встреченных лишь немногие были египтяне, да они и не выглядели подходящим материалом для буйствующих толп.

А вот в Ракхоте все было иначе. Здесь так и чувствовалось страшное напряжение. Люди разговаривали приглушенными голосами, вместо обычной веселой и громкой болтовни слышалось приглушенное бормотание. Мне казалось, что достаточно лишь одного язычка пламени, чтобы все вокруг вспыхнуло. Местные жители старались обходить чужестранцев, и вообще было похоже, что в любой момент здесь могла вспыхнуть драка. Я уже не раз видел подобное в других странах. Точно такие же настроения я наблюдал в Галлии, хотя нам и удалось хотя бы на время навести там порядок и восстановить спокойствие.

Сейчас я лишь присматривался, пробовал обстановку на вкус, но не забывал, что передо мной стоит совершенно иная цель, а ее воплощение связано с определенным риском. Чувство опасности приятно будоражило кровь. Очень скоро я уже стоял на ступенях храма Баала-Аримана.

Его двор был запружен людьми, которые словно чего-то ждали. Притворяясь простым зевакой, я, особо никем не замеченный, поднялся по храмовой лестнице и нырнул внутрь.

Как я и ожидал, во внутреннем святилище никого не было. Здесь вообще не принято без дела шляться по храмам. Когда приходит время очередных религиозных ритуалов, сюда являются жрецы, а в остальное время помещение пустует. Поэтому столпотворение народа во время пророчества было исключением из правил.

Луч света по-прежнему освещал маленькую площадку перед уродливым идолом. Стараясь не выходить на свет, я обошел вокруг и только после этого приблизился к статуе на расстояние вытянутой руки. Огляделся по сторонам, убедился, что за мной никто не наблюдает. Протянул руку и ухватил идола за нижнюю челюсть. Она не поддалась, и неудивительно: она была вырезана из камня. Но, несмотря на свое маленькое открытие, я все же почувствовал нечто странное. Наклонившись поближе, я прищурился, стараясь рассмотреть то, что так привлекло мое внимание.

Возле отвратительных, казавшихся сгнившими губ идола тянулись какие-то выступающие каменные рубцы. Создавалось впечатление, что скульптор был излишне задумчив и решил сделать рот в двух местах, но потом передумал, а свои, так сказать, «наброски» так и оставил на месте. Я провел пальцами по львиным зубам и обнаружил, что заботливый творец вырезал их по два ряда с каждой стороны. Причем те, что могли видеть поклонники этого божка, были гораздо длиннее. А перед ними торчали более короткие зубы, установленные сомкнутыми рядами, словно легионеры в боевом порядке. Я ощупал внутренность рта. Язык оказался странным образом собранным в складки, а нёбо было выкрашено в черный цвет. Почему в черный? Чтобы свет от него не отражался?

Я посмотрел на пятно света – как я понял, именно в этом месте Атакс стоял на коленях, сложив руки на животе. И что он при этом делал? Держал в руке серебряную чашу. Почти такую же чашу, какие я видел в кабинете Ификрата.

Я опять обошел статую и прямо за ней обнаружил стол, на котором стояли ящики с благовониями и серебряная чаша. Я взял ее и вернулся обратно к пятну света. Еще раз быстро огляделся в поисках соглядатаев, опустил чашу пониже и направил отраженный ею луч света на лицо Баала-Аримана. И очень медленно начал менять положение луча, так, чтобы он двигался по каменным губам идола. И тут я оценил искусство резчика: рот божка начал беззвучно шевелиться, как ни странно, не издавая ни звука. Но откуда брались те вспышки света, которые, как нам всем казалось, исходили прямо изо рта? И в этот момент перед лицом статуи поднялась белесая струйка дыма от горящих благовоний, отразив луч света. В серебряной чаше тоже были благовония, и Атакс высыпал их в курильницу, прежде чем опуститься на колени. Вот так, все элементы этого представления были тщательно спланированы, все эффекты заранее предусмотрены.

– Что ты здесь делаешь?

Я чуть не выронил чашу и резко повернулся. Это был Атакс в сопровождении парочки темнокожих храмовых прислужников. Никогда не следует слишком увлекаться своей работой, какими бы потрясающими ни были ее результаты.

– Да я тут восхищаюсь твоими трудами. Отличная работа, прими мои поздравления.

– Не имею представления, о чем ты толкуешь. Но ты оскверняешь своим присутствием святое место! И почему это ты, римлянин, одет как какой-то простой караванщик?

Интересно, почему восточный акцент Атакса каждый раз пропадает, когда он начинает заметно нервничать?

– На улицах нынче небезопасно, особенно для римлян. – Я незаметно оглянулся, ища путь скорейшего бегства. – Это результат предсказаний твоего бога.