Безмолвное море - Алексис Винг

– Значит, этот скелет принадлежит женщине. – Предположила я. Лоскутки, больше походившие уже на нити ткани, были почерневшими и такими хрупкими, что не могли дать нам никакой дополнительной информации о своём хозяине.

– Вы считаете, это она? – Тихо спросил у меня Чарльз. Ему даже не нужно было уточнять, о ком он говорил, ведь я сразу поняла, что речь идёт о ведьме Гвиневре.

– Не знаю. Но сейчас гораздо важнее другое: ваш отец верит в этом. – Я глазами указала на алтарь.

Мы постояли несколько секунд в таком недоумении, что, казалось, даже выйдя отсюда, не поймём до конца, что же только что перед нами раскрылось. Внутренний голос подсказывал мне, что я должна спросить у Чарльза что-то важное, мои губы разомкнулись и посыпались как бисер слова, которые я не собиралась озвучивать, но которые сами вырвались из моего подсознания:

– Ваше высочество. А что вам сказал астролог? Как снять проклятие? – Я страшилась своего собственного вопроса и того, что принц может на меня разгневаться из-за него. Но эта история теперь касалась не только королевской семьи, но и меня, ведь я была одной из них.

– Потомок Матео должен пожертвовать собой на останках ведьмы, чтобы она простила его предка, а он мог искупить грехи своей семьи. – Быстро озвучил Чарльз, дабы я смогла понять, что ему несколько неприятно говорить об этом. Я удивилась тому, как такое безумие мог озвучить Давид и пожелала, чтобы всё это оказалась неправдой. Было страшно даже подпустить близко мысль о том, что кто-то из нас должен пожертвовать своей жизнью здесь, в этом склепе, чтобы успокоить дух Гвиневры. Но я не озвучивала мысли и решила не развивать эту тему.

Чарльз предложил закрыть крышку гроба, и я поспешила согласиться: никто не должен был узнать о том, что мы здесь были. Через несколько минут мы пришли к полному исступлению: крышка гроба никак не закрывалась, а нам необходимо было как можно скорее выбираться отсюда, так как масло в лампе вот-вот могло закончиться. Мы не знали, что делать, но крышка действительно не могла расстаться с гробом. Пришлось принять трудное решение: мы условились оставить всё, как есть, решив, что когда-нибудь вернёмся сюда и вновь попытаем удачу. Теперь необходимо было найти выход.

Я вернулась на то самое место, где предположительно наступила на плитку, закрывшую нас в этом склепе. Принц подвёл к стенке лампу: мы надеялись, что здесь окажется ещё какая-нибудь статуя, наподобие той, что открыла для нас проход. Мы увидели углубление, и я, не выдержав, протянула руки вперёд, надеясь, что нащупаю что-то в нём. Но мои пальцы порезались обо что-то очень острое и длинное – мы увидели в нём длинный клинок. Страшно было представить, зачем он здесь понадобился. Но кроме углубления, в котором был этот злосчастный объект, мы увидели тщательно выгравированную птицу, стёртую почти полностью, вероятно, от количества лет, что она тут находится, но напоминающую орла, который помог нам зайти в этот склеп. Не оставалось и тени сомнения, что этот символ позволит нам выбраться отсюда. Я надавила на гравировку, но ничего не случилось, затем Чарльз помог мне, но, кажется, мы неправильно разгадали эту загадку. Вдруг я заметила небольшую щель между двумя головами, она была такой тоненькой, что туда мало что могло пролезть, но меня осенило. Я взяла в руки кинжал и просунула его в эту щель, почему-то машинально начала поворачивать по часовой стрелке орудие, которое в ту же секунду захватило с собой выгравированного орла, и, повернув их вверх ногами, вызвала какое-то движение в стене. Я испугалась, так как ожидала, что дверь тут же откроется, а складывалось впечатление, будто сейчас на нас обрушится потолок и мы будем погребены заживо рядом с ведьмой, навлекшей несчастья на нашу семью. Схватила за руку Чарльза и отпустила его лишь тогда, когда опасность миновала. Мы увидели, как каменная стена проскальзывает внутрь и перед нами вновь открылась та пустая комната, из которой мы зашли в этот склеп. Поспешно выйдя, Чарльз подошёл к орлу и опустил левое крыло так, будто ничего не изменилось. Вот только мы знали, что совершили непростительную ошибку, нарушив покой усопшей. Ведь кто знал, к каким это могло привести последствиям».

«Сесилия приказала сегодня всем девушкам заниматься шитьём старого гобелена, который она хотела завершить ко дню рождения Генриха. Бедная королева понятия не имела, как удовлетворить своего избалованного супруга, поэтому пыталась использовать все методы. Мне её было даже жаль, совсем немного. С другой стороны, у неё было всё, о чём может только мечтать англичанка: богатство, любовь народа, роскошные платья, красивый муж. Осталось только найти хорошего любовника, но, видимо, в этом её величество не нуждалась, в отличие от меня. Не знаю, зачем Господь сделал меня такой красивой, но мужчины просто вились у меня под ногами: мне завидовали все, даже королева. Но были у неё и другие причины меня ненавидеть. Её неверный муж часто вращался в кругу красивых девушек, но все они не представляли никакой угрозы для неё, поэтому она спала спокойно.

Но как только взор короля остановился на мне, она заёрзала на месте. Ведь я была девушкой совсем другого пошива и меня ей следовало опасаться: умная, образованная, интересная, бойкая, богатая, я могла бы составить Генриху куда лучшую партию, чем сама Сесилия и она это знала. В ней не было той искры, разжигающей в мужчинах кровь и будоражащей их фантазии. Всё это было во мне, поэтому меня так хотели все мужчины. А чего хотели все, хотел заполучить и король. Он часто появлялся в выделенных для меня покоях и проводил в моей постели достаточно времени, чтобы его жена догадалась, что это непростая интрижка. В постели король был настоящим извращенцем, иногда мы ухищрялись делать это на людях, но рисковые и авантюрные по натуре мы мало заботились о том, что о нас подумают остальные. После того, как мы закончили с вышивкой гобелена и наши пальцы окончательно онемели, нам приказали следовать за королевой в часовню. Каждый день свой несчастной жизни молодая девушка просила Господа о том, чтобы тот даровал ей ещё одного сына: одного ей было мало для того, чтобы Генрих полюбил её. Она стояла на коленях до потери сознания, тем самым желая вызвать у своего супруга хоть каплю сочувствия. Но тому было всё равно.

Мы стояли до самого вечера, преклонив голову перед распятием Христа, но всё, о чём я могла сейчас думать, так это то, как сильно мне хочется залезть в штаны к королю. Моя страсть всегда поражала окружающих и ненасытный аппетит моего тела вызывал негодование моих родителей, но та готовность, с которой я кидалась в объятия к Генриху, даже меня удивляла. Мы были так раскованы друг с другом и воплощали такие извращённые фантазии, что это невероятно сблизило нас. Не знаю, что это такое, и как это зовётся, но я даже подумать не могла о том, что мы с этим мужчиной хоть когда-то расстанемся. Радовало и то, что Генрих был необычайно ласков ко мне, нежен. Думаю, нам завидовали все в замке. Наша молодость, отсутствие страха, наши приключения и страсти в постели заставили всех задуматься о том, как же они несчастны и что они бы отдали всё на свете, чтобы оказаться на нашем месте.

После молитвы мы отправились на ужин, где король попросил меня, вопреки этикету и всем законам природы, сесть рядом с ним. Я видела, как оскалила зубы Сесилия и как дёрнулась жила у неё на лбу. Но меня даже позабавила её реакция. Оставшийся вечер мы мило хихикали с королём, запивая веселье пьянящим вином и давая всем вокруг прозвища. Даже Сесилия оказалась в нашем списке. Мы её заговорщицки назвали монашкой, потому, что король признался мне, что никогда не получал удовольствия от сношения с этой женщиной. Я засмеялась на весь зал и когда королева посмотрела на меня, мне показалось, что она знала, о чём мы говорили.