Колесо крутится. Кто-то должен поберечься - Этель Лина Уайт

– Приедем в Лондон, тогда и поговорим, – повторял он.

Когда молодой человек наконец вернулся с чемоданами, уже помеченными мелком таможенника, Айрис напомнила ему об этом обещании.

– Не могу больше ждать ни минуты!

– Ладно, уговорили. Занимайте места согласно купленным билетам.

Они уселись рядышком на чемоданах, закурили, и Хэйр принялся рассказывать:

– Все прошло очень даже тихо. Полицейский свое дело знал. Доктор и две сестры милосердия пошли под арест – смирно, как овечки.

– А баронесса? – перебила его Айрис.

– А баронесса просто надулась так, что стала вдвое больше обычного, и горделиво выплыла из вагона. Дескать, знать не знаю, что там творилось в соседнем купе. Она наверняка начнет дергать за разные веревочки, чтобы доктора поскорее выпустили. Сами понимаете, сколько там всяких скрытых шестеренок и колесиков…

Айрис обнаружила, что ей совершенно наплевать на дальнейшую судьбу похитителей.

– А что сказали остальные, когда узнали правду о мисс Фрой? – поинтересовалась она с жаром. – В конце концов, права-то была я, а они все маршировали не в ногу!

– Если честно, – пожал плечами Хэйр, – новость если и влетела им в одно ухо, то тут же вылетела из другого. Мы чуть не опоздали на пересадку в Венеции, часть багажа Флад-Портер потерялась, и сестры так распереживались, что потом уже ни на что не реагировали. А жену священника волновал только муж.

– А профессор?

– Знаете, такие люди терпеть не могут признавать ошибки. Стоило ему увидеть, как освобожденная мисс Фрой резвится, словно трехлетний ребенок, и он сразу решил, что к тому нет никакого повода. Я слышал, как он говорил сестрам Флад-Портер: «Люди обычно получают ровно то, что заслужили. Не могу даже представить, чтобы подобное случилось с мисс Роуз».

– Да и я не могу… Ох, все начали прощаться. Вот и моя мисс Фрой!

Хэйр поспешно улизнул прочь, избежав встречи с маленькой учительницей. Мисс Фрой выглядела очень бодро; казалось, что в результате всего произошедшего она даже помолодела. Айрис успели поднадоесть прикосновения ее жестковатых ладоней, но осознание того, что они вот-вот расстанутся, все же больно ее укололо.

– Я задержусь в Лондоне на пару часов, – поведала мисс Фрой. – Давно не была в настоящем универмаге. Хорошо бы даже просто побродить у витрин!..

Бросив взгляд в сторону Хэйра, отчаянно машущего таксисту, она понизила голос:

– Заодно отрепетирую свою историю, прежде чем рассказать ее дома. Мама будет просто в восторге!

– Думаете, стоит? – усомнилась Айрис. – В ее возрасте подобные переживания опасны.

– Вы имеете в виду – историю про меня? – Мисс Фрой покачала головой, потом заговорщически подмигнула Айрис, словно школьница своей подружке: – Нет-нет, об этом я лучше промолчу. Мама только устроит истерику и не отпустит меня обратно.

– А вы собираетесь назад? – изумилась Айрис.

– Разумеется. Весьма вероятно, что мне придется дать показания на процессе. И потом, где еще возможны подобные приключения?

– Вы просто чудо!.. В таком случае что за историю вы собрались репетировать?

Мисс Фрой вдруг стала еще моложе.

– Вашу… и вашего романа. Скажите, это правда?

Айрис и сама не знала – до сей секунды.

– Да, – твердо ответила она. – Когда у него будет очередной контракт, я еду с ним.

– Тогда я первая, кто вас поздравляет!.. Может, однажды и я услышу от вас подобное поздравление?.. А сейчас мне нужно бежать на телеграф!

Спустя некоторое время в маленький серый домик доставили телеграмму. Мистер и миссис Фрой прочитали ее вместе, а потом каждый из них по отдельности зачитал ее Соксу.

«Приезжаю восьмичасовым так круто Винни».

Вечером миссис Фрой стояла у окна в спальне Винни. К возвращению дочери все было готово. Накрытый в столовой стол украшен вазами с белыми георгинами и другими цветами. Постель нагрета, грелки убраны. В прихожей горит лампа, которая зажигается лишь по особым случаям, а входная дверь распахнута, и гостеприимная полоска света падает на заросшую мхом дорожку.

В духовке поджидал ужин. В честь встречи миссис Фрой всегда готовила сосиски с картофельным пюре, ошибочно полагая, что это любимое блюдо Винни. Дочь так и не решилась развеять ее заблуждение.

За окном царили темнота и безмолвие, в воздухе чувствовался запах осенних костров. Внезапно тишину прервал отдаленный гудок паровоза. Миссис Фрой следила за его приближением по красноватым клубам дыма поверх вереницы вязов, скрывающих станцию. Она поняла, когда поезд остановился, – паровоз запыхтел и выпустил облако пара. Потом он затарахтел прочь, оставив миссис Фрой гадать – вышла ли Винни на станции? Быть может, она загулялась в Лондоне и опоздала?

Миссис Фрой мало что могла рассмотреть и ничего не могла расслышать – с возрастом она стала глуховата. Окружающая темнота играла с ней шутки, маня несбыточными надеждами. Она понапрасну напрягала слух, пытаясь различить голоса – басок мужа и высокий фальцет ее девочки.

Миссис Фрой в очередной раз затаила дыхание – и в этот момент вдали раздался собачий лай. Снова и снова, все возбужденнее и возбужденнее. Потом через калитку на освещенную дорожку неуклюже выскочил огромный стриженый пес и принялся прыгать, словно щенок-переросток, носиться кругами, охотиться за собственной тенью, кувыркаться через голову…

Высланный вперед вестник спешил сообщить ей, что молодая хозяйка вернулась домой.

Где – спят, а где – ночной обход;

Кому что рок назначит[1].

У. Шекспир. Гамлет

Солнце уже клонилось к закату, и Элен вдруг поняла, что ушла слишком далеко. Она осмотрелась: как же безотрадно и пусто вокруг! За всю ее прогулку не встретилось ни единой живой души, не показалось ни одного жилого дома. Высокие непроглядные кустарники радовали взгляд не более, чем голые грязные склоны холмов, высившиеся по обеим сторонам дороги за пеленой моросящего дождя. Долина замерла в тревожном ожидании какого-то бедствия. Издалека едва слышно доносились глухие раскаты грома.

К счастью, Элен умела трезво смотреть на вещи. В трудный час она привыкла рассчитывать только на себя и никогда не жаловалась на судьбу. Жизнелюбивая и рассудительная, она была убеждена, что причина тоски и уныния кроется не иначе как в избытке черной желчи – или в скверной погоде.

Бледная и тонкая, словно полумесяц, Элен могла похвастаться густой копной светло-рыжих кудрей, которые придавали ее внешности выразительности. Она буквально излучала страстную жажду жизни и с нетерпением смотрела в будущее, радостно встречая новый день и наслаждаясь каждым его мгновением.